В гостях у эмира Бухарского

Окончивъ эту черезчуръ уже изобильную трапезу, мы, согласно требованіямъ мѣстнаго этикета, выждали столько времени, сколько заранѣе было условлено съ Рахметъ-Уллой, то есть ровно часъ, и въ часъ пополудни стали облекаться въ свои дорожные костюмы. Въ это время трубачи на улицѣ заиграли «сборъ», и когда мы вышли изъ воротъ къ экипажамъ, то нашъ почетный эскортъ уже успѣлъ растянуться шпалерой въ одну шеренгу вдоль пути справа. На лѣвомъ, ближайшемъ къ намъ, флангѣ сталъ хоръ музыкантовъ, затѣмъ корпусъ офицеровъ и, наконецъ, амальдоры. При появленіи посольства раздалась команда топчи-баши, по которой трубачи заиграли «встрѣчу», а офицеры, бывшіе въ строю, отсалютовали саблями совершенно такъ же, какъ и у насъ; ротные же командиры, въ числѣ сорока одного человѣка, взяли, какъ говорится, «подъ козырекъ», хотя у нихъ козырковъ и не полагается. Проѣзжая мимо, князь, въ свою очередь, отвѣчалъ имъ отданіемъ чести, и тутъ мы замѣтили на нѣкоторыхъ изъ нихъ ордена: персидскій «Льва и Солнца» и еще какія-то мусульманскія звѣзды. Можетъ статься, то были знаки новаго ордена «Восходящей звѣзды Бухары».

Поѣзду нашему предшествовала цѣлая кавалькада пестрыхъ джигитовъ и десятка два эсаулъ-башей, въ бараньихъ шапкахъ и красныхъ чекменяхъ, съ высоко торчавшими изъ-за пояса тростями. То были ординарцы перваначи, топчи-баши и вчерашнихъ бековъ. Въ первомъ экипажѣ ѣхали оба посла, за ними часть казачьяго конвоя; затѣмъ въ коляскѣ князя сидѣлъ перваначи, а остальные слѣдовали верхами. Поѣздъ замыкался хоромъ музыкантовъ, кавалькадою ротныхъ командировъ и, наконецъ, дивизіономъ амальдоровъ въ колоннѣ справа по шести. Музыканты все время играли разныя восточныя мелодіи, изъ коихъ нѣкоторыя не лишены были своеобразной красоты и пріятности, хотя, конечно, все это игралось въ унисонъ, ибо азiятская музыка, какъ извѣстно, не знаетъ гармонизаціи. Между прочимъ, въ числѣ этихъ мелодій попалась намъ и старая знакомая, обработанная Іоганномъ Штраусомъ, въ его извѣстномъ «Персидскомъ маршѣ»; только, здѣсь она явилась въ своемъ естественномъ видѣ, безъ прикрасъ европейской аранжировки, и нельзя сказать, чтобы отъ этого потеряла особенно много. Хоръ состоялъ изъ трубачей (кайнарчи), кларнетистовъ (сурнайчи), флейтистовъ (балабопчи) и барабанщиковъ (пагорачи). У первыхъ были обыкновенныя сигнальныя трубы; инструментъ же вторыхъ — сурна, собственно говоря, есть не совсѣмъ кларнетъ въ европейскомъ родѣ, а скорѣе дудка съ переборами, издающая нѣсколько рѣзкіе, но яснаго тона звуки. У нея имѣется особаго устройства деревянный амбушюръ, выточенный въ видѣ челночка и насаженный на тростинку, которая вставляется въ дудку; челночекъ во время игры плотно приставляется къ губамъ музыканта, совсѣмъ покрывая ихъ собою, и чтобы извлечь посредствомъ его изъ инструмента музыкальный звукъ, надо дуть въ тростинку очень сильно, что есть мочи, насколько можно судить о томъ на глазъ по крайней степени напряженія надутыхъ щекъ музыкантовъ. Третій инструментъ — балабонъ, есть не что иное какъ чеканъ съ переборами и клапанами, сдѣланный изъ латуни и какъ по конструкціи такъ и по характеру звуковъ довольно близко подходящій къ своему европейскому собрату. Что же до барабановъ — нагора, то тутъ были всякіе: и турецкіе, и обыкновенные, длинные и короткіе, мѣдные и лубковые, и всѣ они составляли неизмѣнный, но черезчуръ уже громкій акомпаниментъ во всякой піесѣ.

Музыканты чередовались между собою, какъ у насъ горнисты и хоръ. Въ первой очереди играли трубачи, во второй — сурны и балабоны, но злосчастнымъ нагорачамъ приходилось работать на своихъ барабанахъ и съ тѣми, и съ другими, безъ передышки.

Шесть верстъ ѣхали мы медлительнымъ шагомъ садами предмѣстья, которое состоитъ изъ двухъ якобы городовъ — Урта-кургана и Шемотана, разграниченныхъ между собою только обыкновеннымъ арыкомъ. Но эти города хотя и имѣютъ каждый свою особую администрацію, въ сущности не болѣе какъ два участка одного и того же пригорода. [66]Точно такимъ же пригородомъ соединяется и городъ Шааръ съ городомъ Китабомъ, имѣющимъ свою особую городскую стѣну и цитадель, а все это вмѣстѣ, окруженное нѣкогда одною общею стѣной, остатки коей сохраняются и понынѣ, составляетъ то, что называется Шахрисебсомъ — «зеленымъ городомъ», который съ прилежащими къ нему землями и кишлаками (всего приблизительно около 40 квадратныхъ миль) пользовался до нынѣшняго эмира нравами особаго полунезависимаго владѣнія, часто бунтовался и велъ иногда даже войны съ Бухарой.

Въ исторіи Средней Азіи Шахрисебсъ знаменитъ, какъ родина и наслѣдственный удѣлъ Тимурленга.