В гостях у эмира Бухарского

Отъ спертаго воздуха, недостаточности свѣта и, наконецъ, отъ копоти и ѣдкаго дыма, выбиваемаго вѣтромъ изъ желѣзной печки въ нашей комнатѣ, докторъ и я начинаемъ страдать глазами: вѣки воспалены и слегка припухли, глаза слезятся и гноятся, ощущается въ нихъ рѣзь и зудъ, словомъ, всѣ признаки начинающагося воспаленія. На дворѣ уже скоро сутки какъ идетъ дождь, смѣшанный со снѣгомъ. Слякоть невообразимая.

Вечеромъ, гдѣ-то по сосѣдству, была томаша. Очень долго играли на сурнахъ и бубнахъ, а потомъ маскарабазы стали подражать собачьему лаю и реву ишаковъ (такой родъ комическихъ представленій здѣсь въ большой модѣ), и производили это столь долго и съ такимъ совершенствомъ, что переполошили, наконецъ, въ околоткѣ всѣхъ собакъ и ословъ, которые ревностно присоединились къ концерту клоуновъ и долго потомъ не могли успокоиться.

7 января.

Въ восемь часовъ утра термометръ Реомюра показывалъ -9°(-11 °C), а въ полудню морозъ долегчалъ, и ртуть поднялась до -7½°(-9 °C) Снѣгу навалило за ночь цѣлыя массы, такъ что на узкихъ улицахъ образовались непроходимые сугробы. Наши юзъ-баши, обыкновенно являвшіеся къ девяти часамъ утра узнать отъ имени эмира о здоровьѣ и желаніяхъ посольства, сегодня не явились. Такой знакъ невниманія нѣсколько озадачилъ было князя, но вскорѣ оказалось, что нынче, по случаю пятницы, [82]происходилъ торжественный выѣздъ эмира въ городскую мечеть къ большому богослуженію (намазъ джума), гдѣ должны были будто бы обязательно присутствовать и наши приставы, которые поэтому явились къ намъ позднѣе и то лишь послѣ того, какъ за ними послали по дѣлу. Еще до ихъ прибытія, вернулся изъ Самарканда нашъ гонецъ и привезъ отвѣтную депешу главнаго начальника Туркестанскаго края относительно телеграфнаго дѣла, гдѣ говорится, что для окончательныхъ переговоровъ по сему дѣлу будетъ впослѣдствіи присланъ особо чиновникъ по дипломатической части, о чемъ-де своевременно было заявлено токсабѣ еще въ Ташкентѣ. «Обязанность посла, говорится далѣе въ депешѣ, только предупредить объ этомъ эмира и заручиться согласіемъ». Такимъ образомъ, эта депеша не только разъясняетъ, но отчасти и измѣняетъ сущность открытыхъ было переговоровъ.

8 января.

Еще вчера, пославъ за юзъ-башами, князь объявилъ имъ, что получилъ отъ генералъ-губернатора депешу, по которой ему надлежитъ въ скорѣйшемъ времени объясниться съ самимъ эмиромъ. Юзъ-баши доложили объ этомъ кому слѣдовало и сегодня утромъ явились сказать князю, что эмиръ готовъ принять посольство сегодня же, послѣ вечерняго намаза, для чего и поручено изіъ, юзъ-башамъ, пригласить насъ пожаловать во дворецъ въ 4 с половиною часа пополудни.

Мы нарядились вмѣстѣ съ конвоемъ въ полную парадную форму (казаки, впрочемъ, были въ шинеляхъ) и въ четыремъ часамъ были уже въ полной готовности ѣхать. Въ это время явились юзъ-баши, сопровождая новое лицо, одѣтое въ форменный парадный халатъ изъ мелкотравчатой индійской парчи. Оказалось, что это тотъ самый Дурбинъ-инакъ, съ которымъ мы уже познакомились при первомъ представленіи эмиру. Онъ бывшій главный казначей эмира, остающійся и понынѣ не безъ вліянія на финансовыя дѣла ханства, а въ настоящее время въ качествѣ «шигаула» (оберъ-церемоніймейстера) пользуется положеніемъ одного изъ самыхъ приближенныхъ лицъ къ эмиру. Это уже пожилой человѣкъ лѣтъ эа пятьдесятъ, но очень еще бодрый, средняго роста, нѣсколько худощавый, съ явно-выкрашенною въ темно-каштановый цвѣтъ окладистою бородой. Типъ лица иранскій; большіе умные, живые глаза; выраженіе физіономіи кроткое, но не безъ того, что называется «себѣ на умѣ»; улыбка тихая, сладковатая; манеры, очень живыя отъ природы, онъ не безъ успѣха старается сдѣлать плавными и сдержанными. Вообще, мы замѣчаемъ, что многимъ «европейцамъ» стоило бы позаимствоваться манерами и умѣньемъ держать себя у этихъ soi-disant, «дикарей-азіятовъ».

Юзъ-баши объяснили, что его высокостепенство нарочно прислалъ самаго близкаго къ своей особѣ человѣка, чтобы съ почетомъ сопровождать насъ на сегодняшнюю аудіенцію. Мы въ лицѣ князя, конечно, отвѣчали, что вполнѣ цѣнимъ столь высокое къ намъ вниманіе.

Ровно въ половинѣ пятаго часа посольство тронулось со двора своимъ обычно-церемоніальнымъ порядкомъ. День былъ ясный, солнечный, но морозъ доходилъ до -18°(-22.5 °C). Хорошо еще, что не было вѣтра. На нынѣшній разъ мы замѣтили во встрѣчномъ церемоніалѣ нѣкоторые оттѣнки, какихъ въ прошлый не было. Такъ, у воротъ цитадели, противъ почетнаго караула, стояли два знаменосца, имѣя по бокамъ себя ассистентами двухъ пянджа-башей [83]и двухъ офицеровъ съ обнаженными саблями, а на вышкѣ боковыхъ воротъ, ведущихъ въ пушкарный' дворъ, куда мы теперь свернули по указанію ѣхавшихъ впереди насъ бухарскихъ церемоніймейстеровъ, сидѣли придворные музыканты и играли намъ на сурнахъ, флейтахъ, торбанахъ и литаврахъ нѣчто очень чувствительное, такъ по крайней мѣрѣ надо полагать по протяжнымъ заунывнымъ звукамъ.