В гостях у эмира Бухарского

Перваначи Остана-куль встрѣтилъ посольство за порогомъ своего внутренняго двора, у второго почетнаго караула, и проводилъ насъ къ себѣ въ пріемную комнату, гдѣ, по обыкновенію, сервированъ былъ достарханъ и стояли вокругъ вѣнскіе стулья и табуреты, въ карьеръ перевезенные изъ нашей квартиры. За угощеніемъ присутствовали: Остана-куль въ качествѣ хозяина дома, Дурбинъ-инакъ, дярбанъ и удайчи, съ которыми мы познакомились въ прошлый разъ, и оба наши пристава. Здѣсь, ради этикета, пришлось намъ снять наши теплыя шинели и остаться въ однихъ мундирахъ, и хотя подъ мундирами у насъ были надѣты двойныя фуфайки, однако восемнадцатиградусный морозъ сильно давалъ себя чувствовать, тѣмъ болѣе, что въ этихъ промерзлыхъ насквозь парадныхъ комнатахъ съ ничѣмъ не защищенными окнами лютый холодъ ощущался гораздо сильнѣе, чѣмъ на совершенно открытомъ воздухѣ. Благодѣтельный чай помогъ было нѣсколько согрѣться, но увы! ненадолго, и минутъ чрезъ десять послѣ выпитаго стакана сталъ пробирать насъ такой «цыганскій потъ», что буквально зубъ на зубъ не попадалъ отъ сильной дрожи. Замѣтивъ, что всѣ мы очень озябли, хозяинъ дома, вмѣстѣ съ Дурбинъ-инакомъ (имъ-то хорошо — они были въ мѣховыхъ халатахъ), предложили намъ надѣть шинели. Благодѣтельные люди!.. Безъ этого любезнаго предложенія мы рисковали бы схватить жесточайшую простуду.

Вскорѣ Дурбинъ-инакъ поднялся съ мѣста и сказалъ, что идетъ въ эмиру предупредить его высокостепенство о нашемъ прибытіи. Отсутствіе его продолжалось болѣе получасу и, наконецъ, уже въ сумерки, возвратился онъ съ торжественнымъ заявленіемъ, что хазретъ окончилъ свой вечерній намазь и ожидаетъ къ себѣ русское посольство.

Пришлось опять разстаться съ теплыми шинелями и идти чрезъ нѣсколько малыхъ дворовъ по заледенѣлымъ, но не посыпаннымъ пескомъ и потому страшно скользкимъ тропкамъ. Рискуя на каждомъ шагу сломать себѣ если не шею, то руку или ногу, мы, кое-какъ балансируя, благополучно минули наконецъ эти предательскія тропки и чрезъ низенькую комнатку вышли на обширный парадный дворъ «ишкери». Здѣсь наше шествіе продолжалось уже въ такомъ порядкѣ: впереди, попарно — удайчи съ жезлами, за ними — наши мурзы юзъ-баши, за мурзами — дярбанъ, за дярбаномъ — перваначи Остана-куль рядомъ съ Дурбинъ-инакомъ, затѣмъ князь и члены посольства и, наконецъ, позади — нѣсколько придворныхъ чиновъ болѣе мелкихъ разрядовъ и нѣсколько дворцовыхъ служителей. Вообще, мнѣ показалось, что на этотъ разъ насъ принимаютъ гораздо параднѣе, чѣмъ при первомъ представленіи — быть можетъ оттого, что князь вчера далъ почувствовать юзъ-башамъ нѣкоторое недовольство но поводу недостаточной внимательности двора къ посольству.

Нѣкоторые покои дворца были освѣщены, въ особенности зала «айна-мима-хана», гдѣ эмиръ принималъ насъ въ прошлый разъ, и гдѣ теперь мы замѣтили множество зажженныхъ свѣчъ, отражавшихся въ зеркалахъ настѣнныхъ панелей.

Поднявшись на террасу, предшествовавшіе намъ чины, какъ и въ тотъ разъ, сугубо согнувшись напередъ въ знакъ глубокаго почтенія, разступились на обѣ стороны предъ одною изъ растворенныхъ дверей, — и мы, по пригласительному жесту Дурбинъ-инака, вошли въ небольшую продолговатую комнату объ одномъ стекольчатомъ окнѣ, въ глубинѣ которой, въ правомъ углу, возсѣдалъ на тронѣ его высовостепенство. Какъ видно, тронъ этотъ, все равно, что и наши вѣнскіе стулья, свободно перетаскивается, когда и куда понадобится. Послѣдовали церемоніальныя рукопожатія въ порядкѣ постепенности нашихъ чиновъ и освѣдомленіе о здоровьѣ князя и о моемъ, причемъ эмиръ сказалъ, что, услышавъ о моей болѣзни, онъ очень сожалѣлъ, а потому тѣмъ болѣе радъ, видя меня теперь на ногахъ, и спросилъ, хорошо ли я себя чувствую. Получивъ отъ меня удовлетворительный отвѣтъ съ выраженіемъ благодарности за его любезное вниманіе, онъ еще разъ выразилъ свое удовольствіе тому, — что я здоровъ, и затѣмъ мы разсѣлись, по чинамъ, на креслахъ и скамьяхъ, поставленныхъ вдоль лѣвой отъ входа стѣны и покрытыхъ малиновымъ бархатомъ.

— Вы желали меня видѣть по поводу полученной вами вчера телеграммы генералъ-губернатора, я готовъ васъ выслушать, заявилъ эмиръ послѣ краткаго молчанія. Выраженія его лица почти невозможно было разглядѣть, такъ какъ комната слабо освѣщалась только двумя стеариновыми свѣчами, поставлеными на низенькихъ табуреткахъ (сандалъ) въ родѣ турецкихъ «софра», въ двухъ противоположныхъ углахъ — одна въ правомъ отъ входа, другая въ лѣвомъ въ глубинѣ комнаты. Да при томъ по комнатѣ этой клубами ходилъ паръ отъ дыханія шести человѣкъ, а въ раскрытую настежь дверь валилъ со двора морозный воздухъ, такъ что вокругъ насъ просто туманъ стоялъ.

Въ отвѣтъ на приглашеніе высказаться, князь изложилъ эмиру сущность своего порученія и распространился, въ мѣру необходимости, о взаимныхъ пользахъ и выгодахъ отъ телеграфа, какъ для торговыхъ, такъ и для дружественно-политическихъ сношеній Бухары съ Россіей.