В гостях у эмира Бухарского

Зеркальная зала показалась мнѣ теперь болѣе эффектною, чѣмъ при дневномъ освѣщеніи. Посрединѣ ея былъ накрытъ большой широкій столъ на низенькихъ ножкахъ, красиво уставленный множествомъ всевозможныхъ лакомствъ и бронзовыхъ шандаловъ съ зажженными свѣчами, а по обѣ стороны отъ входа, вдоль боковыхъ стѣнъ, во всю длину ихъ, стояли трехъ-ярусныя горки, тѣсно уставленныя еще большимъ количествомъ всевозможныхъ канделябровъ и даже бра, простыхъ и парныхъ шандаловъ и разнообразнѣйшихъ подсвѣчниковъ, отъ старинныхъ бронзъ рококо и египетскаго стиля до новѣйшихъ произведеній Кумберга, Шталя и Шопена. Это была въ своемъ родѣ цѣлая выставка бронзъ, гдѣ высоко-изящныя художественныя произведенія мѣшались какъ попало съ рыночными издѣліями, въ которыхъ недостатокъ вкуса восполнялся избыткомъ блеска. Но въ общемъ все это, переполненное горящими свѣчами, производило очень блестящій эффектъ, въ особенности благодаря сплошному ряду стѣнныхъ зеркалъ, гдѣ вся эта иллюминація отражалась цѣлыми миріадами огненныхъ клубковъ и букетовъ, вереницами искристыхъ гирляндъ и мигающихъ звѣздочекъ, и такъ какъ зеркала обрамляли собою сплошь всѣ четыре стѣны, то отраженія огней продолжались въ безконечность. Около горокъ все похаживалъ какой-то бѣлобородый почтенный старикъ, держа въ рукахъ на жестяномъ лоточкѣ свѣчные щипцы, давно уже вышедшіе изъ употребленія въ Россіи съ распространеніемъ стеариновыхъ свѣчъ, но которые очень хорошо еще помнятъ наши бабушки и матери. Дѣло въ томъ, что иллюминація эта болѣе чѣмъ на половину состояла изъ сальныхъ свѣчей, которыя быстро нагорали и оплывали, заливая потоками сала великолѣпнѣйшія бронзы канделябровъ и шандаловъ, и обязанность почтеннаго чалмоноснаго старца состояла въ томъ, чтобы съ помощью щипцовъ снимать свѣчной нагаръ. Въ этой спеціальности и заключается вся его придворная штатная должность, функціи которой, однако, не распространяются, повидимому, на содержаніе въ чистотѣ и порядкѣ самыхъ подсвѣчниковъ, ибо многія изъ этихъ прекрасныхъ бронзъ отъ долговременнаго засаленія уже покрылись гарью.

Четыре большія металлическія жаровни стояли на полу по сторонамъ достарханнаго стола, распространяя пріятное тепло и ароматъ отъ посыпаемаго на уголья древеснаго желтаго порошка «сумбуль», ароматъ очень своеобразный, но пріятный, хотя и дѣйствующій на нервы нѣсколько одуряющемъ образомъ. Впрочемъ, послѣднее быть можетъ скорѣе надо приписать углямъ, чѣмъ сумбулю.

За достарханомъ присутствовали Османа-куль перваначи, Дурбинъ-инакъ, дярбанъ, двое адъютантовъ эмира, двое удайчи съ жезлами, оба наши мурзы юзъ-баши и Джеллалъ-Эддинъ, толмачъ эмира, иэъ русскихъ татаръ, служившій нѣкогда переводчикомъ у генерала Абрамова, а потомъ у самаркандскаго уѣзднаго начальника, маіора Арендаренко. Теперь, перейдя на службу къ эмиру, онъ носитъ чинъ марахура и парчевый халатъ, надѣтый поверхъ русской поддевки. Лицо у этого парня смышленое, выразительное, но, Богъ его знаетъ почему — весь онъ со всѣми своими ухватками и ужимками ужасно напоминаетъ рутинный типъ всероссійскаго нигилиста трактирнаго пошиба, сколь это ни странно казалось бы. Съ разбитною развязностью, въ родѣ московскихъ половыхъ или маркеровъ, подошелъ онъ къ князю Витгенштейну и, первый протянувъ руку, отрекомендовался ему по-русски, но въ тонѣ и манерѣ его проглядывало желаніе дать почувствовать, что теперь ему самъ чортъ не братъ и въ сущности на все наплевать, потому что и самъ онъ нынче большая особа. Совершивъ развязное рукопожатіе послѣдовательно всѣмъ членамъ посольства, Джеллалъ-Эддинъ однако же вслѣдъ затѣмъ весьма скромно усѣлся, весь какъ-то съежась и сконфузясь, на самомъ краю стола, «на послѣднемъ мѣстѣ». Такая неожиданная метаморфоза произошла въ немъ сразу, вдругъ, послѣ того какъ перваначи, найдя вѣроятно его прыть совсѣмъ неумѣстною, строго посмотрѣлъ на него продолжительнымъ и пристальнымъ взглядомъ: дескать, «потише, любезный, потише! Знай свое мѣсто!»