В гостях у эмира Бухарского

Въ пять часовъ утра въѣхали въ сартовскій городъ Джизакъ. Насколько можно судить въ темнотѣ, городъ, кажись, немалый, улицы и площади довольно просторны, садовъ достаточно, лавокъ тоже. Въ особенности эффектны при лунномъ освѣщеніи были высокія зубчатыя стѣны и круглыя башни прежней бухарской крѣпости. Русскій Джизакъ находится дальше, въ трехъ верстахъ за городомъ, у подножія Нуратинскаго хребта и въ ближайшемъ сосѣдствѣ съ укрѣпленіемъ Ключевымъ, которое построено русскими послѣ взятія въ 1866 году Джизака. Это, такъ же какъ и Чиназъ, городъ пока еще въ зачаткѣ, и выйдетъ ли изъ него когда что либо путное въ смыслѣ города — сказать трудно. По крайней мѣрѣ, за первыя пятнадцать лѣтъ его существованія ничего еще не вышло.

Почтовая станція, телеграфная станція, строящаяся церковка, прекрасныя хоромы начальника района, то есть помощника уѣзднаго начальника, построенныя для него на казенный счетъ, и рядомъ тѣсная мазанка, гдѣ но вольноміу найму отъ себя ютится съ семьей воинскій начальникъ (онъ же и комендантъ), затѣмъ еще двѣ-три такія же убогія мазанки, изъ которыхъ въ одной помѣщается неизбѣжный «ренсковый погребъ», вотъ и весь русскій Джизакъ. Невольно кидается въ глаза рѣзкая и даже странная разница между роскошнымъ казеннымъ помѣщеніемъ начальника района и вольнонаемною лачугой коменданта. Что за причина такой разницы? Почему тамъ роскошь, а здѣсь убожество? Почему для одного все и ничего для другого? Объяснили мнѣ это тѣмъ, что военно-народное управленіе у высшей туркестанской администраціи, какъ ея созданіе и любимое дѣтище, всегда будто бы было въ «фаворѣ», а строевая часть оставалась въ загонѣ, въ черномъ тѣлѣ, и потому-де для перваго не жалѣли средствъ, благо они шли изъ народныхъ сборовъ, а у послѣдней усчитывали каждую копѣйку, такъ какъ отпуски на нее идутъ изъ общаго бюджета военнаго министерства. Не берусь судить, такъ ли оно или не такъ, но повторяю, разница между палаццо одного и мазанкой другого кидается въ глаза не только русскимъ, но и туземцамъ.

16 декабря.

Отдохнувъ на станціи, тронулись въ одиннадцатомъ часу утра въ дальнѣйшій путь, къ горному ущелью, мимо русскаго кладбища, поддерживаемаго въ большомъ порядкѣ.

Справа тянется Нуратинскій хребетъ; вершины его невысоки и большею частью совершенно голы; каменистая почва на склонахъ отличается черно-бурымъ цвѣтомъ, отчего и произошло мѣстное названіе сего хребта «Кара-тауа», то есть черныя горы. По лѣвую же сторону ущелья грозно и сурово вздымались къ небу скалистыя, зубчатыя вершины Мальгусара, одного изъ большихъ отроговъ хребта Туркестанскаго. Склоны Мальгусара въ нижней своей части казались сизыми, затѣмъ средняя часть ихъ была подернута хлопьями блуждающихъ жемчужно-бѣлыхъ облаковъ, а заоблачныя, покрытыя снѣгами выси блистали въ солнечныхъ лучахъ ослѣпительнымъ свѣтомъ.

Послѣ двухъ короткихъ и невысокихъ переваловъ, находящихся въ предгорьяхъ, мы втянулись въ ущелье, отдѣляющее Мальгусаръ отъ Кара-тау. По ущелью извивается быстрая горная рѣчка Санзаръ, названная русскими Змѣйкой. Мѣстами опа течетъ между отвѣсными и довольно. высокими обрывами, мѣстами же въ совершенно плоскихъ пологихъ берегахъ, усѣянныхъ мелкою, разноцвѣтною галькой. Дорога нѣсколько разъ пересѣкаетъ Змѣйку по неглубокимъ бродамъ, не выше какъ по ступицу.

Чѣмъ дальше, тѣмъ тѣснѣе становится ущелье. Горы, сдвигающіяся вокругъ, состоятъ изъ сплошныхъ каменныхъ глыбъ аспиднаго и бураго цвѣта. Въ иныхъ мѣстахъ выщербившійся и вывѣтрившійся камень имѣетъ видъ наваленныхъ въ кучу щепъ, досокъ и трухлявыхъ бревенъ; въ другихъ каменныя плиты стоятъ торчмя, словно намогильные турецкіе памятники, въ третьихъ отвѣсы горъ представляются какъ бы остатками разрушенной гигантской стѣны, въ которой массивные пласты камня лежатъ одинъ на другомъ, въ родѣ кйрпйчной кладки почти правильными кубами. Общій видъ этихъ горъ отчасти напоминаетъ мнѣ суровыя скалы Адена: какъ тамъ, такъ и здѣсь, ни на вершинахъ, ни по склонамъ не замѣчается ни малѣйшей зелени, все голо и мертвенно-угрюмо, и тотъ же самый колоритъ лежитъ на скалахъ, тотъ же черно-бурый камень, какъ бы опаленный и закопченный дымящимися языками большого пламени. Но этимъ сходство и кончается. Въ Аденѣ смерть царитъ и на долинахъ, гдѣ точно такъ же какъ и по горамъ не встрѣтите вы ни малѣйшей травинки; здѣсь же, напротивъ, дно ущелья, вьющееся въ видѣ узкой долинки, представляетъ почти сплошь окопанные участки воздѣланной почвы, на которой торчатъ сухіе стебли сорго и остатки другихъ хозяйственныхъ растеній. Тамъ и сямъ ютятся подъ склонами горъ то небольшіе кишлаки, то отдѣльныя сакли; видна жизнь, и дѣятельный трудъ сказывается всюду, гдѣ лишь успѣлъ человѣкъ отвоевать у камня клочокъ удобной и доступной орошенію почвы.