В когтях неведомого века

— Нет, вы только подумайте… А что это, Жорж, колокола с утра раззвонились? — спросил шут приятеля, немного поостыв. — Троица сегодня, что ли?

Жора неопределенно пожал плечами, так как, воспитанный в атеистической семье, был в делах религиозных абсолютным профаном, особенно в католических.

— Нет, для Троицы вроде как рановато, — вычислял что-то про себя Леплайсан, поочередно загибая пальцы. — Святой Пантелеймон?.. Может быть… Все равно нужно поспешать в Лувр, а то опоздаем к праздничному обеду… Эй, человек! — Подозвал он прохожего, тащившего куда-то на коромысле две огромные бутыли, оплетенные ивовыми прутьями. — Не подскажешь, случаем, что сегодня за праздник?

— Как вам не совестно, господин! — укорил его винодел, обрадованный передышкой, опуская свою тяжкую ношу на мостовую. — Какой еще праздник? Король…

— С королевой-матерью помирился, что ли? — перебил его на полуслове шут. — Тоже мне событие! Да они что ни неделя ругаются в пух и прах! Теща же, мало что коронованная… И из-за этого такой тарарам?

— Если бы… — вздохнул горожанин, снова пристраивая коромысло на плечо. — Преставился добрый наш король Генрих… Скончался в три часа ночи после тяжелой и продолжительной болезни…

Георгий снова поймал себя на том, что смотрит на печального вестника с отвалившейся челюстью. Не лучшее зрелище являл собой и Леплайсан, потерянно бормотавший себе что-то под нос.

— А ты ничего не путаешь, старина? — спросил он уже в спину удалявшегося человека, когда обрел наконец способность относительно связно выражать свои мысли.

— Чего уж… — не оборачиваясь, проворчал тот. — С самого ранья глашатаи объявляют на всех перекрестках.

— Поздравьте меня, Жорж, — повернулся в седле шут к Арталетову. — Похоже, я снова стал безработным… А обед наш накрылся медным тазом.

Георгий, грустно подумав, что на должности главного королевского постельничего он удержался всего лишь чуть более суток, промолчал…

13

Если вы меня выберете, дорогие россияне, то у вас будет новый президент. А если нет — старый!

Б. Н. Ельцин. 1996 год

Успели друзья на площадь перед дворцом как раз вовремя. Правда, протолкаться через огромную толпу им все-таки не удалось.

Командир королевской охраны де Позье только что вышел из королевской опочивальни на балкон и теперь пережидал, пока окончательно не воцарится тишина. Ропот толпы стремительно стихал. Когда замолчал последний голос, де Позье поднял над головой позолоченный деревянный жезл, усыпанный королевскими лилиями, и торжественно переломил его пополам.

— Король Генрих Третий умер! Король Генрих Третий умер! Король Генрих Третий умер! — торжественно провозгласил он, роняя в толпу обломки жезла, тут же, с небольшой потасовкой, расхватанные на сувениры. — Да здравствует король Генрих Четвертый!

Толпа обрадованно взревела, скандируя вслед за офицером:

— Да здравствует король Генрих Четвертый!.. Да здравствует король Генрих Четвертый!..

— Не-е-ет, не врал прохожий! — повернулся Леплайсан к своему другу. — Мир праху доброго нашего Генриха… Славный был король, что и говорить. Поторопимся же, а то не успеем и на поминки!

Через главные дворцовые ворота пробиться было немыслимо, поэтому друзья направились кружным путем к одному из многочисленных черных ходов, которыми древняя резиденция французских королей была связана с внешним миром.

Привязали коней прямо под грозным лозунгом «Seulement pour l’usage de service»[32], намалеванным поверх какого-то иного, полустертого, но с еще различимыми кое-где буквами кириллицы, подкрепленным очень красноречивым изображением — синим итальянским щитом[33], пересеченным и рассеченным, как говорят геральдисты, красным андреевским крестом. Что-то знакомое почудилось Жоре в сочетании кричащих цветов, но вглядываться не было времени — шут тянул его к невысоким воротам, окованным такими мощными железными полосами, что их вряд ли пробил бы и танковый снаряд, разве что последнее слово военной техники — подкалиберный, с сердечником из обедненного урана. Однако до таких тонкостей оставались столетия… Естественно, что калитка тоже охранялась, но внешность королевского шута была и визитной карточкой и пропуском одновременно.

— Этот со мной! — небрежно бросил через плечо Леплайсан швейцарским гвардейцам в пышных мундирах, попытавшимся было задержать незнакомого дворянина с герцогской цепью на шее и епископским плащом на плечах, после чего Жору с почтительными поклонами пропустили.