В конце пути

Тела в грузовиках, распахнутые мертвые глаза смотрят на зрителя. Тела, швыряемые в яму по три сразу; яма высвечена ослепительно-белой вспышкой фотоаппарата. Тела, которые несут полицейские в синих рубашках; тела в морге; тела, брошенные у обочины; тела на полу магазина; тела с отсеченными конечностями, окровавленные торсы сфотографированы в цвете, пусть все видят.

– Думаете, вы – предостережение? – яростно выдохнула журналистка. – Да вся моя жизнь – предостережение, каждое мое утро! Знаете, сколько раз я видела Смерть?

(Правильный ответ – пять, но Чарли он неизвестен. Первый раз – на краю братской могилы, где были найдены одиннадцать пропавших учителей; второй – возле полицейского участка. В третий раз Смерть сидел позади горстки переселенцев, голодных и усталых, которые готовились идти на север через пустыню; в четвертый – Смерть помог маме журналистки войти в церковь, и в тот день маму разбил инсульт; в пятый раз Смерть шагал бок о бок с бандитами и вандалами, когда те с важным видом шествовали по центру дороги, а полицейские наблюдали, молчаливые и испуганные, и журналистка тогда подивилась самоуверенности головорезов, которые считали себя хозяевами города и маршировали с Госпожою ночи в своих рядах, – подивилась и сфотографировала Смерть, но снимок вышел смазанным, и журналистка потом все гадала, неужели белесые глаза вечного существа разглядела она одна.)

Сейчас она ругала вестника Смерти, отчитывала его, будто учитель в школе, требовала объяснить, чем он думает и как можно быть таким тупицей, а Чарли стоял – голова опущена, носки вместе – и ждал, пока журналистка накричится: он уже поработал вестником и усвоил, что возражать бесполезно, что крики есть часть процесса, что так люди выплескивают из себя переживания. Героем данной истории был не он, Чарли, а она, журналистка. Теперь-то он понимал. И упивался пониманием. Это была свобода, своего рода.

Журналистка кричала минут пять, а потом внезапно умолкла – осознала, что на нее смотрит вся редакция и что человек, вызвавший у журналистки такую ярость, не говорит ни слова, не возражает, не пытается оправдать свое здесь появление, а просто терпеливо ждет очередных ругательств на свою голову.

Тогда журналистка прекратила браниться, за рукав потащила вестника прочь из редакции в ближайший бар, заказала бутылку текилы и, когда они оба безбожно упились, заявила:

– Я отсюда не уеду. Я не сдамся. Никогда не предам свою страну и свой народ. Здесь идет война – война, которую необходимо выиграть, и я ее выиграю, любой ценой!

Чарли разглядел собеседницу сквозь дешевый алкогольный туман и провозгласил:

– Вы… вдохновитель… вашему народу!

Он нахмурился – слова, произнесенные заплетающимся языком, прозвучали как-то неправильно; однако журналистка неистово закивала, и в тот миг она показалась Чарли воистину величественной, богиней правды и справедливости, окутанной светом.

– Люди уезжают за границу, – воскликнула богиня, – потому что не верят в возможность перемен. Школы, медицина, полиция, коррупция, вечная коррупция. Но у нас прекрасная страна, такая многообещающая, мы уже восставали раньше – мы, народ, – восстанем опять, мы отыщем свой утерянный голос, разрушим старые стены, мы возведем Иерусалим.

– По-моему… – пролепетал Чарли и подтолкнул пустую рюмку к почти пустой бутылке, – это лучшая речь всех времен.

Вечером журналистка с трудом добрела домой и обнаружила на одеяле истерзанный труп своего кота, а на следующий день убили ее начальника, пятьдесят два ножевых удара; арестованный убийца посмеивался и беспечно болтал с полицейскими, все ему было нипочем; через пятнадцать часов он вышел под залог и бесследно исчез.

Спустя двенадцать часов после этого она покинула Мексику в автомобиле своего американского друга, в багажнике. На границе журналистка молила всех богов, чтобы ее друга – тоже журналиста и гражданина США – не обыскивали.

Когда машина проходила таможенный досмотр, навстречу проехал автомобиль с водителем и едва различимым пассажиром на заднем сиденье. Журналистка об этом не знала, а вот пассажир ее знал, он придирчиво изучил душный багажник, где она пряталась, – и на этот раз, послав вперед вестника в качестве предостережения, Смерть миновал журналистку.

Сейчас она работает уборщицей в нью-йоркском отеле, и время от времени шеф-повар угощает ее блинчиками, оставшимися после завтрака, и поливает их ее любимым кленовым сиропом, но вы не отыщете имени журналистки в списках сотрудников; вообще, это просто чудо, сколь больших успехов достигают крупные отели при столь малом количестве сотрудников. Журналистка живет в квартирке с пятью соседками, такими же нелегалами, хозяин принимает наличные – и еще берет немного сверху за молчание, – а по воскресеньям журналистка помогает в саду одной богатой даме на другом берегу реки, в Хобокене; дама обязательно угощает журналистку кофе с кексами, хоть и считает, что иммигранты несут в ее обожаемую Америку наркотики и преступность.

Однажды журналистка вернется домой.

Однажды она возведет Иерусалим.