В конце пути

– То есть как это, нет кетчупа?

– Я не верю, что вам шестнадцать. Не верю вашему рассказу. Простите, но ваше заявление не…

– Wir sind das Volk! Wir sind das Volk!

– Заработок из-за них падает, им-то платят меньше; мало того, они работают дольше за меньшие деньги, я понимаю, мы сами их нанимаем, потому что любим покупать дешевле…

– Четырнадцать видов сгущенки! Четырнадцать! И это – важная составляющая их кухни. Ты подумай, ну куда столько вообще…

– Медсестра была полька, и, надо сказать, она отлично все делала: сам понимаешь, куда мне это вставляли, а я почти ничего не чувствовал…

– В прошлом году Япония из пяти тысяч заявлений о предоставлении убежища приняла одиннадцать; США – около сорока восьми тысяч; Швеция с населением в девять с половиной миллионов приняла девять тысяч четыреста тридцать три; Германия же в этом году должна обработать четыреста тысяч заявлений от беженцев. И меня вот интересует, прямо-таки покоя не дает один вопрос…

– Не хочу обобщать, но все-таки мексиканцы – преступники.

– Брексит обещал триста пятьдесят миллионов в неделю на здравоохранение, обещал контролировать иммиграцию, покончить с жилищным кризисом, кризисом в образовании, в экономике, в…

Люди-люди-люди-люди-люди-крысы…

– Luegenpresse, luegenpresse![6] Wir sind das Volk!

– Я вот не пойму: когда британская общественность проголосовала за то, чтобы назвать исследовательское судно «Лодочкой-Маклодочкой», тогда правительство сказало «нет». Зато, когда мы проголосовали за культурное и экономическое харакири, наши чертовы власть имущие и бровью не повели…

– Но ведь среди моих друзей есть черные.

Глава 45

Кошмарная поездка. Из ряда вон выходящая, повторная командировка, он ничего подобного не слышал, да и сроки – календарь Чарли обновился меньше чем за двое суток до вылета; очень необычно. Интересно, случалось ли такое у Саги? Нет, Чарли не то чтобы переживал, ведь уверенность его мало-помалу росла, просто все было слишком странно, и вот он вновь…

…в нескольких милях к северу от сирийско-турецкой границы, лежит в гостинице на жестком колючем матрасе, наблюдает за насекомыми, которые ровным строем маршируют по потолку, и сна ни в одном глазу. Чарли возвращается в Сирию, вновь ищет Касима Джахани. Неслыханно, Смерть не имеет обыкновения навещать дважды…

(Наивный вывод, сделанный глубокой ночью. В действительности: дважды не имеет обыкновения навещать вестник Смерти, Смерть же – верный, пусть и не постоянный спутник многих жизней…)

Чарли не страшно. Он теперь опытный нарушитель границ – взять хотя бы три ночи в Гондурасе, проведенные на осле. Да, было время…

Нет. Причина, по которой растерянный Чарли не спит глубокой ночью, вот в чем: ему дали указания, как попасть в Сирию, но не сообщили, как оттуда выбраться. И пусть Чарли безгранично доверяет управлению в Милтон-Кинс, которое способно организовать что угодно – вплоть до испанских закусок тапас в Пешаваре и струнного квартета в Фукусиме, – однако в Сирию Чарли посылают не впервые, и поэтому ему…

…неспокойно в сложившихся обстоятельствах.

Не потому, что он верит телевизионным репортажам. Почти не верит, нет – уже не верит. Путешествия размыли границы общепринятой истины.

Чарли лежит в ночи, наблюдает за насекомыми, а потом, видимо, засыпает, потому что его вдруг трясут двое мужчин с фонарем.

– Ты вестник? Пошли!

Их появление, пусть и бросившее в пот, не стало полной неожиданностью.

– Иду, – прокряхтел Чарли и потянулся к выключателю.

– Нет! Без света! Пошли!

– Без света, иду, – повторил Чарли и в полусне сполз с кровати.

При свете уличных фонарей Чарли собрал маленькую дорожную сумку, натянул поверх пижамы брюки и рубашку, пальто, стал похож на перемерзшего морского льва и побрел, волоча ноги, через темную гостиничную кухню в ночь.

Мужчины не назвались, не сказали, на кого они работают. Милтон-Кинс велел Чарли ждать в гостинице, и он ждал; потом пришли эти двое, а больше Чарли, в общем-то, ничего и не знал. Он помнил Касима Джахани, помнил даже с нежностью, – улыбчивый говорливый поэт с мечтами о свободе; это немного успокоило Чарли, когда провожатые открыли багажник допотопного «Фиата» и заявили:

– Лезь!

Чарли внимательно посмотрел в черное нутро машины, вопросительно замычал.

– Лезь-лезь! – гаркнули они, стреляя глазами по улице.

Чарли помедлил, пожал плечами и залез.

В багажнике оказалось на удивление спокойно. Сонный Чарли, укутанный в теплое пальто, перестал обращать внимание на непрерывную болтанку, свернулся калачиком, как эмбрион, и уткнул голову в сгиб локтя. Временами машина бежала гладко и быстро, временами скакала и тряслась, гравий громко барабанил о днище, совсем близко, и Чарли в полудреме думал – вот проснусь, а у меня камешек в ухе.

Однажды машина полчаса простояла, а когда Чарли уже решил было постучать изнутри, мотор взревел вновь, и «Фиат» помчал дальше. На следующей остановке провожатые открыли багажник и рявкнули на Чарли:

– Яллах, яллах![7]