В конце пути

Водитель помотал головой, широко развел руками – у него не осталось слов ни в бело-пыльных губах, ни в ярко-красных глазах. Здесь не было ничего – ни живого существа, которое можно убить; ни урожая, который можно выкорчевать; ни лачуги, которую можно уничтожить. Одна только пыль да запах горячего металла. И вот где-то кто-то, не видя цели, открыл огонь по ничему; и там, где раньше не было ничего, стало еще меньше ничего. Математическая абсурдность такого поступка молотом гремела у Чарли в голове. Онемелый, он брел на ватных ногах через воронки, потом вдоль обочины – и не мог думать ни о чем другом.

В конечном итоге они нашли правую ногу второго мужчины. Водитель отвернулся, и его стошнило. Чарли же стоял и смотрел, он не верил, что эта штука – настоящая. Ее, наверное, бросил здесь какой-то безжалостный шутник, и, если руку потрогать, то она окажется пластмассовой, просто в краске. Чарли вдруг разучился думать, он с большим трудом заставил себя вспомнить слова, которые подходили бы к ситуации – горе, ужас, шок, травма, отчаяние, страх, опасность. Однако, чтобы не забыть эти слова вновь, нужно было приложить неимоверные усилия, поэтому Чарли сдался, оставил все как есть, и разум его вновь перескочил на математику ничего и на то, как сильно чешется левая нога.

Чарли сидел у обочины, пока водитель кашлял, извергал содержимое желудка и дрожал. Слез в пересохших глазах не было. Немного придя в себя, водитель нетвердым голосом произнес:

– Меня зовут Мурад. Ты едешь впереди.

И все.

Чарли занял переднее сиденье, и они продолжили путь.

К закату топливный бак почти опустел. На скорости пятнадцать миль в час внедорожник вполз в городок, название которого было закрашено так густо, что разобрать его Чарли и не пытался. Единственный звук долетал с городской площади – шум генераторов. При приближении машины редкие люди торопливо ныряли в дома. Чарли с водителем проехали по улице – видимо, главной – мимо мечети с низким куполом к просторному бежевому зданию, залитому огнями. Вдоль его основания шла галерея из высоких арок, два крыла лежали по обе стороны от остроконечного парадного входа, за ним высился купол. Фасад и бока украшали длинные полосы из черно-белой плитки, а под каждой аркой висели стеклянные фонари, они освещали само здание и площадь перед ним, на которой журчал слабенький фонтан. Над головой реяло знамя, но надпись на нем была неразличима. Машина остановилась, из парадного входа выскочила женщина с полностью закрытым лицом и в черных перчатках, что-то протараторила – Чарли не успел разобрать ни слова. Мурад устало кивнул, указал на нее рывком головы и велел:

– Иди. С ней.

Чарли нерешительно замер, ему вдруг расхотелось покидать своего молчаливого спутника. Разве двоим мужчинам, которые вместе пережили обстрел, нечего сказать друг другу на прощанье? Однако глаза Мурада уже смотрели в другую сторону, созерцали что-то другое, поэтому Чарли соскользнул с пассажирского сиденья и пошел за женщиной в здание.

Военный штаб.

Мужчины в камуфляже, с черными тканевыми повязками на правом рукаве. При приближении Чарли кое-кто закрывал лицо – солнечные очки, защитные очки, куфии, лыжные маски, в дело шло все подряд. Камуфляжная форма выглядела по-разному: у одних желтая, у других серая, у третьих синеватая. Не было единообразия и в оружии, сплошная мешанина, а многие мужчины держали палец на спусковом крючке – даже здесь, в штабе, – и головы их при виде Чарли дергались, а глаза вспыхивали, точно у вспугнутой кошки. По высоким коридорам гуляли голоса – некоторые женские, но в основном мужские; искусная геометрическая мозаика на полу и потолке – прямые и ломаные линии – шла трещинами и крошилась под гнетом времени и бесчисленных башмаков. Пустые зеркальные рамы – сами зеркала давно разбиты и вынесены; пустые картинные рамы – холсты бережно сняты неведомым хранителем.

Вверх по лестнице под хрустальной люстрой, затем по коридору – здесь когда-то, наверное, бродили руководители колонии, только из Парижа, пили хорошее шампанское, курили тонкие папиросы и обсуждали, каким же налогом обложить эту территорию; теперь на двухъярусных кроватях, впопыхах установленных вдоль стен, спали люди, которые служили…

…Чарли толком не знал, чему именно.

В одном конце виднелась распахнутая деревянная дверь, зеленая краска с нее была соскоблена. Чарли впихнули внутрь, женщина молча сделала книксен, закрыла дверь, и в неярком свете единственной лампы на тяжелом дубовом столе Чарли увидел Касима.

Чтобы узнать маленького поэта, потребовалось время. Он похудел, волосы тронула седина. На левой руке не хватало двух пальцев, а на лице, которое Касим поднял от бумаг, отсутствовала улыбка. На Касиме тоже была полевая форма, поверх документов лежал пистолет.

Ручка поэта побежала по бумаге, и он, не поднимая головы, спросил на прекрасном, как и раньше, беглом английском:

– Знаете ли вы город Дейр-эз-Зор, вестник Смерти?

– Нет. – Слабый голос Чарли едва слышен в просторной комнате.