В конце пути

Вновь остановка – на окраине городка, где блуждали одни собаки, а если и жил кто-то еще, то он прятался под завалами своей разрушенной жизни. Здания напоминали древние покинутые ульи: пыльные стены, испещренные пулевыми отверстиями; необычные геометрические формы, просевшие и кривые; сплетение электрических проводов над головой, путаных и безвольно провисших. Когда-то здесь обитало загадочное живое существо, теперь оно умерло и оставило после себя лишь хитиновый панцирь.

Пассажиры внедорожника поели хлеба с оливками, выплевывая косточки на пустую дорогу. Чарли в пальто вспотел и спросил, можно ли ему отойти переодеться. Мужчины не возражали. Волоча ноги, он побрел по залитым солнцем призрачным улицам; увидел вывеску аптеки, полностью разрушенной взрывом; разбитый на куски трейлер, бывший когда-то передвижной ремонтной мастерской; наконец Чарли неуклюже замер под потолочной плитой, которая нависла над улицей, стащил пальто, рубашку, брюки и грязную пижаму. Голый, он покрутил головой – а вдруг случайный наблюдатель? – торопливо надел свежее белье, сунул ноги в штаны, в спешке запутался. Чарли все ждал – вот-вот, сейчас кто-нибудь рассмеется над его голым задом.

Чистую одежду – на себя, грязную – в сумку. В животе заурчало, во рту пересохло. На обратном пути к машине Чарли ощутил чей-то взгляд. Кажется, лязгнуло оружие.

Тишина на улице.

Тишина вокруг.

Чарли медленно повернул голову, никого не увидел. Глянул назад, и ему почудилось движение в темноте, что-то едва заметно мелькнуло за покореженными остатками старой стены. Чарли смотрел во тьму, тьма смотрела на него. В тисках ожидания время навеки замедлило ход.

Тут водитель позвал:

– Вестник! Вестник! Яллах!

Чарли шел к машине, и никто его не преследовал.

Увиденный мельком странный мир – мир, сошедший с ума.

Селенье, фотографии неизвестных Чарли героев. Дети играют на улицах, старухи замешивают хлеб, один мужчина ругает другого за разбитые яйца. Идет ли здесь война? Наверное, нет; хотя вот стена с фотографиями павших: мужчины гордо улыбаются в объектив – теперь все они мертвы, все мертвы.

У обочины загорает группа мужчин. Они машут проезжающему внедорожнику и бездельничают дальше, читают, вертят в руках сладкие фрукты.

Холм, наполовину сметенный взрывом. Тут было что-то военное, бормочет водитель, было да сплыло. Бог выгрыз кусок горного склона, оставил на нем неровные отметины зубов.

Семья из пяти человек – папа, мама, бабушка, двое детей – идет на север. Папа с детьми толкают повозку. Мама бредет сзади; бабушка восседает на горе из семейной мебели. Чарли хочет спросить, куда они держат путь, но времени нет.

Четверо детей в пыльных жилетах и шлепанцах со смехом бегут рядом с машиной на очень медленном, грязном участке дороги.

Город, где до сих пор есть электричество, рычание генераторов. Старуха в черной чадре держит двери библиотеки нараспашку, хотя окна заколочены. Очень важно – шепчет старуха, когда внедорожник останавливается купить воды, – очень важно поддерживать нормальную жизнь.

Похоронная процессия. Женщины кричат и падают в обморок, мужчины их поднимают, мальчики молча плачут и дают клятву взяться за оружие во имя своих отцов. Точно такую же похоронную процессию наблюдали когда-то отцы этих мальчиков, и деды, и деды дедов – вплоть до самого далекого колена – и давали точно такую же клятву.

Воздушный шар, яркий, полосатый. Из него выглядывают счастливые туристы, наслаждаются чудесным днем и великолепным видом внизу. Откуда они? Зачем здесь?

(Они из Латакии, куда Война еще не заглядывал и где море блестит от масла для загара. Однако несколько недель назад там видели вестницу Войны, которая покупала медовое мороженое, а вестница Голода не далее как вчера сняла в Латакии номер с видом на море…)

Землю ни с того ни с сего трясет, все рассыпается, водитель кричит, вылезай, вылезай, и они бегут, ныряют в пыль, в чахлую колючую траву.

Мир рвало на куски, Чарли бежал: в глазах песок, в ушах грохот, земля выпрыгивает из-под ног. Что-то твердое ударило в бок, швырнуло вниз, Чарли рухнул, скрючился, прикрыл голову руками, а небо падало, и землю разверзало, пыль вспучивало шрамами, и сверху поливало дождем из грязи.

Когда все наконец умолкло, Чарли медленно открыл глаза. Обмякшее тело дрожало, как желе. Сверху с ласковым шелестом сыпались комья земли – будто кто-то посыпал глиняный торт кондитерской крошкой. Пыль клубилась густым туманом, машина в этой серости куда-то пропала. Чарли встал на четвереньки, увидел водителя, уже на ногах – тот выкрикивал имя, звал друга.

Друг не отвечал.

Чарли с водителем почти час бродили по изувеченной округе, искали мужчину с пассажирского сиденья. Равнина превратилась в волнистый склон. Машина, невредимая и грязная, стояла в самом центре бури. Чарли не понял, откуда стреляли, и спросил:

– Нас хотели убить?