В конце пути

– …а полицейский заявил: «Ты не Иисус, Иисуса я знаю, да и вообще, Иисус был из племени игбо!»

Смех зарождался не сразу, а по мере того, как исполнительница вела свой рассказ от обыденного к невероятному. Ее поход в прачечную перерос в перестрелку чужаков на крышах Лагоса, ужин с матерью перешел в обличительную речь по поводу коррупции в армии, миссия по ремонту туфель превратилась в поиски религии.

– Дешевле на три доллара! На три доллара, а я отвечаю, да хоть на двадцать долларов дешевле, хоть на тысячу, я ни за что это не надену – после того, что он натворил!

Лишь раз Чарли, засмеявшись, понял, что смеется в одиночестве.

– Он заявил: «К черту это, к черту, мне нужно демократию защищать, нужно новый мир строить». (Смех в комнате.) «Я теперь крепко верю в демократию, да и всегда верил вообще-то, диктаторство – такая хорошая школа» (смех), «и первым делом она меня научила убивать проклятых юмористов!» (Чарли смеется. Остальные – нет.)

– Короче говоря…

Он думает: Эмми понравилось бы. Она бы сразу поняла и пришла бы в восторг.

Какое-то время Чарли не смеется даже смешным шуткам – пока эта мысль его не отпускает.

– …а я говорю – нет, не йоруба, ты ведь за решеткой…

Под конец какая-то женщина справа от Изабеллы захохотала так неудержимо, что ее истерический смех стал мешать зрителям. Их вовсе не радовал визг, от которого закладывало уши; Изабелла же просто отвечала кривой улыбкой и рассказывала дальше, и смех слушателей подпитывал сам себя. Вскоре даже у Чарли начало сводить скулы.

Один мужчина не смеялся. Чарли его не замечал в сумрачном зале, Изабелла, если и замечала, то виду не показывала.

Белые брюки, белый пиджак, мужчина сидит в дальнем от сцены углу, левая нога закинута на правую, руки лежат на колене, он не смеется. И не улыбается.

Выступление длилось полтора часа. В финале Изабелла Абайоми отвесила поклон и, так же стремительно, как она возникла в начале, отошла от микрофона. Вперед выбежала пожилая женщина, вновь заиграл магнитофон, и люди – веселые, ожившие – с улыбками и разговорами стали расходиться.

Чарли поспешил к лестнице у подножия сцены, но подниматься не стал – почему-то решил, что это будет богохульством, – бросил виноватый взгляд через плечо, убедился, что никто не подсматривает, и проследовал за Изабеллой через заднюю дверь театра во внутренний дворик.

Дворик представлял собой грязный квадрат, у задней калитки в корзине безмятежно восседали две курицы со связанными ногами. Над затемненным окном клуба горела желтым единственная лампочка; Изабелла читала сообщение в телефоне и держала свободную руку на калитке, готовая уйти.

– Мисс Абайоми? – позвал Чарли.

Она замерла, вскинула голову – кажется, испуганно, – оценила его кожу, одежду, выражение лица.

– Да? Слушаю вас.

– Мисс Абайоми, – повторил Чарли, неловко приближаясь; она встала спиной к калитке, чтобы лучше его видеть. – Меня просили вам передать…

Он опустил ладонь в сумку, нащупал запечатанный конверт с открытками, на котором стояло имя Изабеллы, но она вдруг резко подняла руку и рявкнула:

– Не подходите! Что у вас там?

– Подарок, от…

– Не нужны мне подарки, вы кто такой?

Как странно, эта женщина недавно блистала остроумием, а теперь смотрела на Чарли настороженно, даже сердито.

– Меня зовут Чарли, я вестник Смерти…

Он по-прежнему протягивал ей конверт. Она вдруг молниеносно выбила его у Чарли из рук, швырнула на землю. Он отступил, Изабелла не шевельнулась, не произнесла ни слова. Чарли неуклюже поднял конверт, забормотал привычно – в качестве последней любезности, в качестве предостережения; не знаю, в каком именно, мой начальник, любезность, любезность, он…

– Отвали, – рубанула Изабелла.

Отвернулась, подергала перекошенную калитку, распахнула ее со скрипом и облаком пыли – и вышла на улицу. Чарли с конвертом в руках побежал следом.

– Мисс Абайоми, я понимаю, мое присутствие вам неприятно, но я очень хотел бы вручить вам подарок, это моя работа, и не воспринимайте, пожалуйста, мое появление как знак… совсем необязательно…

Она не обращала внимания: шагала, вскинув подбородок, расправив плечи. Чарли шел за ней. Он не хотел ее хватать, во всяком случае на улице, пусть и тихой. Чарли встречал людей, которые не желали его слушать, но они все равно брали подарок – часто от удивления, – и Чарли подозревал, что начальник не обрадуется, если Изабелла поступит иначе.

– Мисс Абайоми…

Она свернула за угол в конце дороги, в грязный переулок, который вел между домами к главной улице; из-за пересохших бежевых стен поднимался треск генераторов и запах бензина.

– Мисс Абайоми!

– Привет, ойнбо!

В переулок из дверного проема шагнул мужчина, за ним – еще двое, но первый жестом их притормозил и показал встать по обе стороны от него. Двое были одеты в грязные безрукавки и обвислые шорты. Главный носил белые костюмные брюки, белую рубашку и семь золотых колец, на груди мягко подпрыгивало золотое распятие, инкрустированное бриллиантами.

– Привет, ойнбо. – Он с любопытством склонил голову набок. – Как оно?