В конце пути

Она прогнала меня назад в горы, и я выполнил ее просьбу, на закате сжег манускрипт, потом, кажется, услышал шаги Смерти – он взбирался к домику женщины, – и она умерла. Любопытно, что, когда я рассказал о ее смерти в деревне у подножия горы, мне не поверили.

– Она прожила там добрых триста лет! – воскликнула какая-то женщина, которую я принял за сумасшедшую.

Но тут вмешался ее сын.

– Только двести, – поправил он. – До этого она долго странствовала.

Неужто Смерть идет на сделки?

Неужто Смерть играет в кости?

Иногда я мысленно слышу тиканье – будто в голове у меня часы отсчитывают время, оставшееся до Армагеддона, тик-так, тик-так…

Я напрягал слух, и Максим, наверное, тоже напрягал, или нет – может, он просто хранил молчание. Я не слышал голосов в телефоне. Не слышал шарканья Максимовых туфель по полу.

тридцать девять

тридцать восемь

Не слышал я и кое-чего еще. Чего-то такого, что было в этом доме с самого начала – вот только чего? Тяжело описать, странное ощущение нехватки, я не мог подобрать слов.

Чудо. Каждый мой вдох – чудо.

И тут я различил шаги.

Клац. Клац. Клац. Клац. Дверь не открывали, дверь не закрывали, и все же – резкий звук шагов, не скрип кожаных Максимовых туфель, не шарканье кроссовок, а костяные пятки по камням, клац-клац-клац. Замерли. Повернули. Пошли. Вновь замерли. И больше не двинулись.

Тишина.

Безмолвие.

Утих ветер, птицы в лесу прекратили петь.

Пять.

Четыре.

Три.

Два.

Один.

Изо рта у меня текла кровь – по шее и дальше, за воротник. Текла кровь и из раны за правым ухом, и из рассеченной щеки, по которой ударил мужчина с золотым кольцом. Кровь была и на рубашке – сюда угодил острый носок туфли.

Я открыл глаза.

Парни были в комнате. Лежали. Один в кресле, другой на кожаном диване. Максим – на полу, калачиком, руки под головой, колени возле груди – точно ребенок, спящий ребенок. Спящий… Охранники просто спали. Вот только спали они с распахнутыми веками, с окровавленными глазницами, с вываленными языками, а на лице у одного парня – того, который по-настоящему хотел меня убить, – застыло такое выражение, словно он увидел…

Они, конечно, были мертвы. Все. Шесть человек навечно уснули кошмарным сном. Трубка лежала возле руки Максима, будто он сперва бережно опустил ее на пол, а уж потом прилег сам – умирать. Я поднял телефон; абонент был еще на связи, слышимость отличная.

Смерть окликнул – Чарли?

– Да, сэр.

Чарли, свяжись, пожалуйста, с управлением.

– Да, сэр.

Расскажи, что произошло. Не переживай насчет командировок на будущей неделе; тебе нужен отдых. Сделай перерыв. Поменяй обратный билет на первый класс. Под Лейтон-Баззардом есть чудесный спа-курорт – если пожелаешь, управление возьмет расходы на себя.

– Спасибо, сэр.

Непременно позаботься о себе, Чарли. Ты для меня очень важен.

Смерть повесил трубку.

Я бродил по дому.

Несколько пичуг рискнуло вновь запеть, но голос их прозвучал слабо, издалека.

Все были мертвы. Повара, уборщики, сиделка у кровати. Какой-то мужчина за столом навалился на клавиатуру, задремал, ни дыхания, ни пульса. В глубоком кресле-шезлонге у бассейна лежала женщина – шляпа надвинута на глаза, лодыжки скрещены, бикини и искусственный загар, – остывала. Не знаю, зачем я бродил по дому, оставляя за собой кровавый след. Возможно, меня что-то подталкивало, что-то… хотя вряд ли. Думаю, мною двигал страх, я боялся идти в машину, хотел сперва убедиться, что все мертвы, все до единого.

Не все.

Господин Родион был жив.

Подключенный к аппаратам, опутанный трубками, он еще жил, еще дышал; в изножье кровати прикорнула сиделка – изо рта стекала струйка крови, мертвые глаза смотрели на пациента. Он был жив, нем и заперт в этом морге.

Господин Родион прожил еще пять лет – в точности, как пожелал. Все, кого он знал и любил, умерли. А господин Родион жил. Понимаете, Смерть не любит, когда им помыкают.

На спа-курорт под Лейтон-Баззардом я не поехал.

Я слушал музыку.

Слушал реквиемы.

И вот однажды – мое исцеление тогда еще не завершилось – я пошел в парк в Стретэме; пошел наобум, куда угодно, лишь бы быть в движении, лишь бы не сидеть на месте, не думать. В парке проводили фестиваль воздушных змеев: детишки, ленты, яркие краски, музыка, барбекю. Я стал наблюдать. До этой минуты я видел лишь смерть

смерть в сновиденьях

в каждом встречном лице

смерть в небе и на земле

но в тот день

наблюдая за воздушными змеями

я увидел жизнь, и понял, что это чудо.

Жизнь – чудо.

Моя жизнь – чудо.

Это чувство, это удивительное ощущение…

…разве можно добровольно от него отказаться?

Разве смогу отказаться я?

Глава 72

– Чарли?

Отъезд из гостиницы, Лагос, сумки уложены, тело болит, чей-то голос.

– Чарли?

Чарли поднял голову.

– Патрик?

Патрик Фуллер. Ровная спина, уверенный взгляд, пятки вместе, прямые темные волосы. Сегодня на Патрике угольно-черный костюм, который даже после перелета выглядит безупречно, а за спиной Патрика стоит помощница – каштановые волосы, мешки под глазами. У него же нет и намека на мешки, он свеж и бодр – как ему это удается?! Что за волшебное средство подмешивают в имбирное пиво в бизнес-классе?

– Что ты… откуда ты?..