В конце пути

В Вашингтоне, округ Колумбия, вестница Голода стукнула кулаком по клаксону машины и с неожиданным для профессионала прямодушием рыкнула:

– Идиотская кольцевая! Ну почему, мать вашу, она не может доставить меня куда надо…

В лесу на склонах Южной Каролины вестница Войны подняла повыше мобильный телефон и сказала:

– Я думала, покрытие тут будет получше.

– Для наших целей, мэм, хорошее покрытие ни к чему.

– Но вы ведете дела…

– Из кабинетов. Здесь мы только тренируемся.

– Ага. Тогда понятно…

– Наши клиенты рассчитывают на охрану высочайшего уровня.

– Конечно-конечно. А вот скажите, базуки предоставляют они – или вы?

– Такая вспышка не…

– …мы не можем взять ответственность за…

– …вирулентность зашкаливает…

– Пора ВОЗу пошевелить задницей!

– Главный вопрос, конечно, о риске для населения, и я считаю…

Атланта, Джорджия. Вестник Чумы проводит здесь столько времени, что подумывает о покупке жилья. Он сворачивает оригами – великолепного лебедя – из верхнего листика отчета и оставляет его на столе. А спор продолжается.

В окружении розовых и бежевых домов неподалеку от центра Тампы взлетает в небо высотка: наверху логотип, в окнах зеркальные стекла. В объятиях вестника Смерти рыдает женщина, которая всю жизнь продавала медицинские страховки.

– Черт-черт-черт-мать-их-черт! К чертовой бабушке, я думала, это оплатят, думала – оплатят, а мне отказали, говорят – его страховка не покрывает, не покрывает, а я столько для них сделала, как можно, мы уже все распродали, все распродали…

В календаре у Чарли значилась встреча с десятилетним мальчиком, Чарли приехал в больницу и подарил мальчику плюшевого динозавра, поскольку малыш любил такие игрушки, но тут в календаре возникло еще имя матери, Смерть вручил динозавра и ей, чтобы она вместе с сыном поиграла в парк юрского периода – пока есть время.

В Мексиканском заливе старец на яхте ждал шторма.

– Тут, может, и не Эльдорадо, – смеялся старик, – а все ж океан! И волны есть, и небеса, и шторм!

Чарли потягивал бурбон и дивился крупным черным венам, выпиравшим у старика на руках: до чего хрупкие, проколешь – и лопнут. Старик кашлял – эмфизема или что похуже, – но шорты его бодро хлопали по высоким угловатым коленям, а скудные остатки волос браво реяли на ветру, так что никакая эмфизема была старику не помеха.

– Я видел Смерть не раз, – хохотнул он в ответ на вежливый интерес Чарли. – Как-то я встретил его в центре шторма, верхом на плоту из китового уса, Смерть плыл неторопливо, будто ничто его не тревожит, ничто на всем белом свете. Цветом Смерть был, как утопленник, а глаза – тусклые, рыбьи, мир вокруг нас бушевал и крутился, но мы потолковали, и Смерть сказал, что однажды он меня найдет, в другой раз. Говорят, на днях с юга прилетит большой ураган, а я никогда не мечтал помереть в своей кровати!

Старик вновь рассмеялся, в радостном предвкушении потер руки – тощие, опутанные венами, точно веревками, – и вскинул глаза на небо, поторапливая тучи.

Еще встреча: странная, совершенно для Чарли неожиданная.

Он приехал на окраину Орландо, хотя в действительности окраину этого города определить было трудно; Орландо расползался в разные стороны, вдоль шоссе вырастали все новые и новые микрорайоны, очередное ответвление от автострады вело мимо стриженых лужаек с несгибаемой травой, мимо изогнутых прудиков со стоячей водой, где днем крокодилы отдыхали от жары, а в сумерках превращались в плавучие бревна и подмигивали собачникам. Небольшой район с собственной баскетбольной площадкой, близнецами-крылечками и подъездными дорожками на две машины, с одинаковыми домами, с американским флагом перед каждой дверью и с опущенным красным флажком на почтовом ящике. Чарли попробовал отыскать здесь, среди похожих друг на друга безымянных улочек номер двадцать две тысячи триста девятнадцать – и немедленно заблудился. Когда же дом был найден, Чарли оказался там не первым.

Бетонную дорожку заполняли коробки. На белом бордюре ждал диван. В грузовик, уже и так полный вещей, запихивали обеденный стол. В кресле-качалке восседал мужчина, а со всех сторон соседи поглядывали из-за жалюзи и причитали – какая жалость; некоторые выносили холодный лимонад и спрашивали, чем помочь, выясняли, что нечем, и неловко топтались рядом.

Нарядная дама, вся в бежевом, угостила мужчину в кресле-качалке лаймовым пирогом – шедевральным, вкуснейшим, из лайма, который вырос у дамы в саду; мужчина проглотил лакомство, точно во сне, даже кислая начинка не сумела расшевелить беднягу. Дама ласково пропела:

– Все будет хорошо, дружочек, я искренне в это верю, – и, вынув тарелку у него из рук, тяжело побрела в дом, пока кожа не обгорела.