В краю несметного блаженства

– Тс-с! Слышишь, под нами трещит? Разогревается, так сказать. Скоро тронемся. Он уже выехал за пределы вокзала. Ты лучше скажи, сколько сейчас времени, если знаешь.

– Точное время не знаю. Тот добрый надзорщик на пропускном пункте сообщил – девять сорок пять. С того момента прошло минут тридцать-сорок.

– Спасибо. Желательно, конечно, знать точно, но ничего, сориентируемся. Я без тебя посмотрел на карте и заметил, что там, где мы должны будем высаживаться, заканчивается длинная полоса густого леса и начинается голая равнина, которая через десять километров вновь закрывается лесным массивом. То есть надо будет искать глазами прежде всего пустой участок, и таким образом мы не пропустим нашу высадку.

– Такой пустой участок без леса всего один на нашем пути?

– Разумеется, нет, но при соотнесении со временем мы точно ничего не напутаем. Я собираюсь не спать и внимательно следить.

Время утекало минута за минутой, перегоняя, подобно песочным часам, невидимые микроскопические песчинки. Было непонятно, движется ли поезд или по-прежнему стоит на месте. По правде говоря, Вех внутри себя побаивался, что их с Рокси обнаружат. Допустим, внимательный к деталям надзорщик, так и не услышав со стороны вокзала пистолетный выстрел, почует неладное и вызовет подкрепление, которое оцепит весь вокзал и затормозит отправление поездов. Хотя такой сценарий был маловероятен и практически невыполним (и Вех сам это осознавал), гнетущее расположение духа отказывалось пропадать, поэтому он не высовывался за пределы вагона, лежал как можно глубже, как неподвижная мумия, и занимался рассматриванием мелких звёздочек на монотонном тёмно-синем небе. Некоторые звёздочки на самом деле оказывались фальшивками и приземлялись на нос, на ресницы и на губы колючими снежинками. Это чудное зрелище завораживало Веха, затягивало в магический круговорот, выбраться из которого не представлялось возможным. Он усомнился, глядя на вальс снежинок, сможет ли он продержаться в бодрствующем состоянии десять часов и не погрузится ли, незаметно для самого себя, в мягкий сон.

– Вех! – пробудила его Рокси восторженным голосом. – Едем!

Мигом позабыв о всякой боязни, парень перевернулся на живот, поднял голову над вагоном и заметил, что Южный вокзал остался позади. Поезд ехал медленно, даже медленнее рельсобуса, но набирал обороты и с каждой минутой ускорялся. Рядом с рельсами не было никаких зданий, максимум – невысокие промышленные сооружения, а за полосой рельефа растянулась, словно на ладони, целиковая южная часть столицы, усеянная как небоскрёбами, так и более низкими жилыми домами, и всё пестрело и переливалось разноцветными ночными огнями. Город постепенно удалялся с горизонта, и изначально две параллельные друг другу линии – линия железнодорожного пути и линия городских джунглей – стали расходиться в разные стороны.

– Получается, получилось? – вне себя от радости проговаривал Вех.

– Получается, что так, – с философской интонацией отвечала Рокси, всматриваясь в тёмную даль.

Городская черта была преодолена. С обеих сторон обзор загромождали высокие деревья, сквозь листву которых проглядывались очертания пригородных посёлков. Путешественники в основном молчали, но раз в десять минут какая-то доселе недоступная идея пронзала голову парня или девушки, и завязывался диалог.

– Будешь скучать по этому месту, несмотря на то что оно с тобой сделало? – интересовалась Рокси. – Ведь так было не всегда. Раньше жили и жили хорошо.

– Буду, конечно буду. Рано или поздно фашисты уйдут, а не захотят уходить – их сметут. Кто они и кто – народ? Капелька и целый океан, но капелька не простая, а возомнившая себя океаном, когда упала в него, капелька, нагло заявившая права на владение всей океанской водой и позарившаяся на владение миллиардами таких же, как она, капелек. Такая система нежизнеспособна в долгой перспективе. Это закон, так заведено. Когда фашизму настанет конец и всех его деятелей выгонят на казнь, когда воцарятся мир и спокойствие, я непременно вернусь.

– Не кажется ли тебе, что это прозвучало эгоистически? Ты бросаешь свою страну на произвол судьбы, отсиживаешься в сторонке и ждёшь, когда всё само собой наладится.

– Да, иногда мне так кажется. Но меня нельзя назвать эгоистом. Я бы мог называться эгоистом только в том случае, если бы не позаботился о тебе, если бы бросил тебя там. Пожалуй, ты и малюсенькое сердечко, формирующееся внутри тебя – две единственные причины, по которым я сейчас сижу на груде камней, а не борюсь с несправедливостью в городе. Без вас двоих я бы ломал и крушил, не щадя своей жизни, я бы стальным молотком выкорчёвывал фашистские гвозди из древесины общества, я бы сражался и пал героем, в конце концов. Ты думаешь, я бы остановился на избиении Барна Вигеля? Нет! Просто я не мог оставить тебя без своей защиты. Я дал клятву. И я обещаю, что если всё получится и я обеспечу тебе безопасность на новом месте, если стране потребуется моя помощь, то я обязательно вернусь, задам жару и отомщу за всех тех, кто был мне дорог, за всех тех, кого меня лишили!