Молниеносно подступивший мрак застал пару врасплох, и скрыться от него было негде. Вокруг – заснеженное поле, и единственным проявлением чего-то светлого был цвет многослойного снежного пирога, да и то он не выглядел белым, а бил в глаза и напрягал внимание своим мертвенно-бледным контуром. Рокси достала две зажигалки, одну передала Веху, а вторую оставила у себя. Провоцируя возникновение пламени, она одновременно согревала замёрзшие руки (на её руках, равно как и на руках Веха, не было перчаток, и об этом упущении она сожалела) и подсвечивала окружающее пространство на пару метров от себя, чем, в принципе, довольствовалась и отчего чувствовала себя безопаснее. Вех использовал зажигалку с теми же целями – согреться и посветить.
Второй неприятный момент наступил через полчаса и был связан со слуховыми галлюцинациями, возникшими у Веха как ответ на пространственную дезориентацию, которая не могла не появиться в таком месте в тёмное время суток. Зажигалка не была вечной, и нельзя было жечь горючее просто так на постоянной основе. Кроме того, Вех случайно обжёг пламенем кончик большого пальца, из-за чего поджигать стало достаточно больно, так что свет «подавался» раз в полторы минуты и на короткий срок, только чтобы не сбиться с прямого пути. Бо́льшую часть времени пара продвигалась в темноте. Вследствие этого буквально каждые пятнадцать секунд Веху начали мерещиться различного рода звуки, которых на самом деле никто не издавал: то Рокси якобы шепнёт ему что-то сзади, то скрипнет ветка несуществующего дерева, то неведомый зверёк зашевелится или пискнет на снежной глубине, то распространится на большое расстояние некий глухой металлический стук и так далее. Вех устал вертеть головой в попытках обнаружить все эти источники звуков и потихоньку выходил из себя. Сгорбившись как крючок, он преодолевал сам себя и шёл механически, как бы напролом.
– Хватит действовать мне на нервы своим шёпотом! – в одночасье не выдержал он и выразил наглый упрёк в сторону Рокси.
– Чего? – подивилась девушка, ответив ему слабым от нехватки сил голосом.
– Я знаю: это ты! Ты специально плетёшься за мной и бросаешь в мою спину тихие словесные проклятия! Я больше не могу это терпеть! Я сойду с ума! Перестань!
– Но я ничего не говорила… Знаешь что? – Поднатужившись, она опередила Веха, проделала дорожку к одинокому ветвистому дереву, которое без листьев было обнажено и мёрзло, укутанное снегом, привалилась к нему, вытянула перед собой ноги и с облегчением в лице вдыхала сухой холодный воздух.
Вех подобрался к ней и присел рядышком. Он боялся, что не встанет, не сможет подняться, пока уставшее тело, им не контролируемое, не соизволит полностью восстановиться, что могло растянуться по времени на долгий срок.
– Выходит, ты молчала?
– Ни единого слова…
– Я галлюцинирую. Мне слышатся всякие звуки, которых нет.
– И я галлюцинировала, когда закричала и попыталась убежать. Домой хочу, – отрезала она. – К родителям. Пить чай в тёплой квартире, а не всё это…
– Назад дороги нет. Мы прошли много, и возвращаться назад дольше, чем идти вперёд. Вдобавок ко всему, если мы теоретически и вернёмся к железной дороге, то что дальше? Поезд здесь, уверен на сто процентов, не остановится, даже если машинист каким-то чудом нас заметит, а цепляться за вагон, несущийся на скорости в пятьдесят километров в час и выше – ты сама понимаешь – глупость и невозможность.
– С чего ты взял, что назад – дольше? Ты эти абстрактные цифры с потолка берёшь? Ты считаешь лишь расстояние до границы, но не берёшь во внимание то, сколько нам топать после неё, до ближайшего населённого пункта. А там наверняка и все двадцать, и все тридцать километров. Возле путей хотя бы… и помереть можно по-человечески. Есть шанс, что наши тела, бледные и холодные, промёрзшие до основания и изглоданные, накрытые одеяльцем чистого снега и приготовленные к отправке в мир послесмертия, будут найдены, привезены в морг и сожжены. Мои родители получат две урны. Прах из твоей урны они высыпят на пол и в ярости растопчут как нечто враждебное, потому что через меня ты послал им обещание беречь меня, но обещания данного не сдержал…
– Успокойся!
– Не успокоюсь. Не получается успокоиться.