В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Живо помню, как Света провожала меня в аэропорт; на моей книжной полке стоит подаренный ею сборник «Русский сонет»; с удовольствием виделся с ней время от времени после ее переезда в Санкт-Петербург.

И вот что хочется сказать в заключение. С конца 70-х до начала 90-х годов мне довелось поездить немало: оппонировал и в Поволжье, и в Грузии, и в Узбекистане, но Томску принадлежит в моем сердце особое место, это настоящий научный университетский центр, с которым не сравнятся ни Ташкент, ни Тбилиси, ни Ростов.

Валик и Верочка

Из моих друзей, живших вне Харькова, самыми близкими были Андрей Леопольдович Гришунин и Валентин Иванович Коровин. Отношения с этими двумя людьми, полагаю, обусловили и то, что Валентина Александровна Гришунина и Вера Яновна Коровина воспринимались мной не как жены друзей (как это было сплошь и рядом в других семьях!), а как и мои друзья тоже. В жизни Андрея Леопольдовича был период сильного увлечения другой женщиной, он меня с ней знакомил, и она всеми силами стремилась меня к себе расположить, но я оставался в убеждении, что если он Валентину Александровну на кого-нибудь променяет, то я его примеру не последую. О возможности подобной ситуации у Коровиных можно сказать только знаменитой чеховской формулой «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».

В. И. и В. Я. Коровины

Мы с Валентином Ивановичем, которого я всю жизнь называл не иначе как Валиком, впервые увидели друг друга в мае 1972 года на Лермонтовской конференции, проходившей в МГУ. Если память мне не изменяет, главной целью того разговора было размежевание наших докторских тем. Узнав, на каком уровне готовности находится моя «Элегия», он скорректировал свои планы и, как мне кажется, сделал это удачно. Его тема стала масштабней, дающей материал для более широких обобщений.

Окидывая сейчас ретроспективным взглядом сорок пять лет наших отношений, не могу не признать, что они были в каком-то смысле улицей с односторонним движением. Он сделал для меня неисчислимо много, а я для него… И на ум ничего не приходит. Я, приезжая в Москву, жил у него много раз, а он лишь один раз приехал в Харьков за консультацией по поводу мучившего его радикулита.

Такого труженика, как он, днем с огнем не сыскать. Я не знаю, сколько книг он выпустил, но знаю, что под его руководством были выпестованы 71 кандидат и 16 докторов наук. Куда ни пойдешь, его учеников найдешь. Приезжаю к нашим соседям в Белгород: харьковский и белгородский университеты устраивали общими силами конференцию «Два века русской критики», посвященную 200-летию со дня рождения Белинского. Встречает меня декан тамошнего филфака В. В. Липич и представляется: «Я аспирант Валентина Ивановича и докторант Валентина Ивановича!» Мне осталось только признать, что в моих глазах лучшей рекомендации не существует.

Работа – сквозная тема его писем. «Я, как обычно, в трудах. Рылеева закончил (нового), и сейчас он рецензируется Ю. В. Манном. Потихоньку пишу Пушкина – книжка на 8 листов, взгляд и нечто. Словом, все Жомини да Жомини, а об водке ни полслова. Пить почти разучился и из дому не выхожу. Осточертело, но никуда не денешься, да потом и делать нечего. Сижу дома, чтоб не пропасть совсем, читаю и пишу. Но ведь бывает и хорошо. Ты лучше меня знаешь, как сладко, если что-то удается». Из другого письма: «Я все работаю, а работа – благо душевное и исцеляющее. Не столько время, сколько труд. Тут многое забываешь, особенно, когда удается. Сдал статью в ИМЛИ, закончил давнюю компиляцию о “гении” и пр. и пр.».

Находил Валентин Иванович время и для рецензирования моих книг, притом не абы каких, а главных – монографии «Декабристы и русская литература», «Семинария по Пушкину». Но больше всего я дорожу тем, что, когда в 2005 году готовился сборник статей «Предварительные итоги», выпущенный к моему 70-летию, он написал к нему обстоятельное предисловие, озаглавленное словами из письма Твардовского «Писать Вы можете…».

Он не только работал сам, но и меня обеспечивал работой. Именно с его подачи я впервые переступил порог издательства «Детская литература», которое выпустило в 1980 году сборник декабристской лирики «Высокое стремленье»; и еще до начала 90-х, когда все государственные издательства развалились, он познакомил меня с Н. М. Кожемякиной, с которой и благодаря которой вышел двумя изданиями сборник «Бородинское поле. 1812 год в русской поэзии». После нас подобных изданий навыпускали как собак нерезаных, но наше, хотите – верьте, не хотите – проверьте, было первым. До нас существовал только один сборник подобного рода – «Собрание стихотворений, относящихся к незабвенному 1812 году», составленное в начале XIX века В. А. Жуковским.