В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Всегда буду вспоминать с благодарным чувством, что составители фундаментального издания «А. С. Пушкин. Школьный энциклопедический словарь» В. И. Коровин и В. Я. Коровина привлекли в авторский коллектив и Л. Г. Фризмана. И не просто привлекли, но дали развернуться. Я написал для него 78 статей, в том числе такие, как «Декабризм», «Историзм», «Реализм», «Пушкин-журналист», «Пушкин-издатель», «Современник». Не уверен, что был хоть один автор не москвич, перед которым были бы так распахнуты двери, как передо мной. Есть основания думать, что я составителей не подвел. Выдающийся американский пушкинист Томас Шоу, уж не знаю, за какие заслуги ко мне благоволивший и приславший мне том за томом свое собрание сочинений, после ознакомления с коровинским словарем написал, что восхищен (enjoyed) моими статьями.

В последние годы я стал реже бывать в Москве и уже не имею о научной и издательской деятельности Валентина Ивановича такого представления, как в прежние времена. Думаю, не менее пятисот публикаций в его активе. А три фундаментальных тома стоят на моей книжной полке: «Поэт и мудрец. Книга об Иване Крылове», Дон-Аминадо «Наша маленькая жизнь» и «Россия и Запад в болдинских произведениях А. С. Пушкина». Первые две из них писались, можно сказать, на моих глазах. Как сейчас вижу первый зал Российской государственной библиотеки, стремительными шагами идет между столами мой Валик с слегка растрепанной шевелюрой, на животе болтаются очки, которые он имел обыкновение держать на привязи, чтоб сподручнее было сбрасывать, а в руках несколько десятков карточек, издали похожих на каталожные, но на самом деле покрытых мелким почерком сделанными заметками, которым предназначена роль кирпичиков, – из них вырастет здание, возводимое многоопытным зодчим… А третья книга, подозреваю, писалась дома ночами, бывшими его любимым рабочим временем. Это книга не разысканий, а размышлений и обобщений, материал для нее накапливался на протяжении предшествующих десятилетий. И от сделанной на ней совсем простой, обыденной, прямо-таки типовой надписи «Моей жене, Вере Яновне Коровиной посвящаю» на меня повеяло всей прожитой жизнью.

Вера Яновна, для меня Верочка, профессиональный методист; с ее научным творчеством я, конечно, и знаком хуже, и понимаю в нем меньше, чем в том, что пишет ее муж, но что-то все-таки понимаю: я ведь проработал школьным учителем тринадцать лет. Поэтому оценить своеобразие, оригинальность, прицельную выдумку, которые характеризуют подготовленную ею книгу «Пушкин в школе», способен.

Господи, сколько я перевидал таких книг! Кажется, наперед известно, что в них найдешь… Кто подумает так о книге «Пушкин в школе», ошибется. Пушкин сказал, что один план «Ада» есть плод высокого гения. Я часто и по разным поводам вспоминаю эту его мысль. Не потому, уверяю вас, что, по моему мнению, такие, как Данте, часто встречаются, а потому, что не только «Ад», а именно «один план» может заключать в себе открытие, идею, открывающую нечаянные перспективы, словом, быть «плодом высокого гения». План Веры Яновны состоял в том, чтобы не писать книгу «Пушкин в школе», а составить ее из всего лучшего, что написано, и писать лишь тогда, когда написанное прежде не удовлетворяет. Это не хрестоматия, это особо умелое использование возможностей хрестоматии. Учитель не может рыскать по бескрайнему полю пушкиноведения, выискивая, кто лучше всех написал об «Онегине», а кто – о «Цыганах». Составительница проделала эту работу за него. И, опираясь на свой колоссальный опыт, отобрала не просто лучшее, а наиболее пригодные для подготовки к уроку варианты литературоведческих статей и методических работ за 100 лет существования методики. В приватном письме Л. Я. Гинзбург очень высоко оценила этот труд. А книжек и статей Верой Яновной написано тоже немало. Среди них школьные учебники для 5-9-х классов.

Я не знаком с докторской диссертацией Веры Яновны, но знаком с научно-методическим творчеством ее оппонента Володи Маранцмана, знаю об отношениях этих двух людей и считаю не просто удачей, а благословением судьбы то, что они нашли друг друга.

Вера Яновна – женщина строгая, у-у-у! какая строгая! она строго следит за тем, чтобы ее муж ел вовремя и ел то, что ему предписано. Когда я попадал в ее дом, она строго осматривала меня и требовательно оценивала, как я одет, и строго указывала на то, что не так… Я не раз слышал, как она говорит о людях в их отсутствие, но никогда не бывало в ее словах ни осуждения, ни даже стороннего безразличия. Чаще всего сочувственные слова о том, что кому-то почему-то плохо, что кто-то обижен, что кто-то нуждается в помощи. Такая вот у нее строгость. После того как Валик написал предисловие к сборнику моих статей, она сердито сказала: «Да он весь список твоих работ изучил!» Что было в ее словах? Упрек? Недовольство? Расскажите это кому-нибудь другому.