В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Главное, что вызывало у меня «крититическое отношение», – это то, что у Кожинова не сходятся концы с концами, и он на каждом шагу противоречит сам себе. Например, он пишет, что неправы те, кто видит в поэзии «некую речь». Цитата из моей рецензии: «Мы согласились бы с В. Кожиновым, если бы он предлагал видеть в поэзии речь необычную, специфически организованную, имеющую лишь ей присущие функции. Но он говорит иное: стихотворение не есть “некая речь”, иными словами, это не речь вообще. Стоит ли в таком случае обвинять А. Вознесенского, что в его произведениях “ни на минуту не возникает ощущения естественной речи”. “Нет, все дело в том, что перед нами не речь”, – мог бы возразить В. Кожинову В. Кожинов. Как же не речь? А разве стихотворение “Я вас любил: любовь еще, быть может…” не названо “речью”? И разве не говорит в связи с ним наш автор совершенно правильные слова, показывающие, что и в его глазах стихи – это особая речь, которая в то же время является искусством: “Русская речь как бы сама, естественно, непроизвольно, без усилий вылилась в строгую и музыкальную ритмическую форму! Но на самом деле это совершило несравненное искусство Пушкина”.

Далее В. Кожинов утверждает, что далеко не вся поэзия – поэзия. Есть подлинная поэзия и есть “стихотворная беллетристика”. За деятелями первой предлагается оставить название “поэтов”, прочих именовать “стихотворцами”. “Критика просто не имеет эстетического права смешивать тех и других…” – заявляет В. Кожинов. Я продолжаю: “Постараемся не смешивать. Но как их различать?” С помощью определения, которое тут же предлагает В. Кожинов. Приводим его полностью: “Стихотворец схватывает насущнейшие сегодняшние настроения и выражает их осязаемо для всех. Он говорит то, что в данный момент у каждого просится на уста. И пусть его слово живет недолго – оно за свою короткую жизнь может сделать очень много, может облететь целый мир. У поэта другая цель. Он идет, а не бежит. Он вслушивается в неясные подземные гулы, он говорит людям то, что без него не только бы не было выражено в слово, но и осталось неосознанным”.

По этой классификации Маяковский – не поэт. Он ли не “схватывал насущнейшие сегодняшние настроения”? И Есенин не поэт, потому что выражал эти настроения “осязаемо для всех”. А Пушкин в “Клеветникам России” и “Бородинской годовщине” “шел” или “бежал”? Неужто, если поэту внятны “неясные подземные гулы”, это мешает ему “говорить то, что в данный момент у каждого просится на уста”, а его слову – “облететь целый мир”? А если он “схватывает насущнейшие сегодняшние настроения”, то ему уже не дано “говорить людям то, что без него не только бы не было выражено в слове, но и осталось бы неосознанным”? Должен признаться, что я не знаю ни одного поэта, которого можно было бы определенно отнести к какой-либо из указанных Кожиновым категорий».

Последовал следующий приговор Кузнецова:

Многоуважаемый Леонид Генрихович!

К сожалению, Ваша рецензия получилась неудачной. В ней нет спора по существу. В ней «присутствует» только одна сторона – Вы сами, в то время как автор – интересный исследователь – остался как-то в стороне. У В. Кожинова, безусловно, могут быть непоследовательности и противоречия, но их следовало бы вскрыть в корректной и глубокой полемике, а у Вас, на мой взгляд, больше придирок и ожесточения. Не обижайтесь, но это, увы, так.

Возвращаю рецензию. Всего доброго.

А. М. Кузнецов

Спустя много времени я, любопытства ради, показал свою рецензию и это письмо Льву Озерову. Он отозвался так:

Дорогой Леонид Генрихович!

С интересом прочитал присланную рецензию. Она убедительна, спокойна. Ничего некорректного в ней нет.

Дело не в Вас и не в рецензии Вашей. Просто редакции хотелось сего автора похвалить. Во всяком случае погладить по головке (без «против шерсти»).

Так вот и живем.

А Вы говорите: ли-те-ра-ту-ра.

Всего доброго. Лев Озеров

1 октября 1974 г.

Впрочем, он, как оказалось, погрешил, обвинив редакцию. Когда об этой истории узнала Белла Львовна Маргулис, она изругала меня в пух и прах и сказала, что если бы я показал свою рецензию Л. И. Лазареву, она, безусловно, была бы напечатана. Но было поздно. Подтвердилась старая истина: кто не хочет, когда может, когда захочет, не сможет.

Отшумели торжества по поводу 50-летия «Вопросов литературы», и грянула беда. Тяжело заболел и вскоре скончался главный редактор журнала Лазарь Ильич Лазарев. Он умер 29 января 2010 года, через два дня после того, как ему исполнилось 86 лет. Он пришел в «Вопли» в 1962-м и все годы своей работы был там самым авторитетным человеком, можно сказать, душой журнала.

Всеми лучшими своими качествами, всем, что мы в «Воплях» ценили, они прежде всего обязаны ему.