В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Менялись редакторы, а его все держали в заместителях главного редактора. Уж, казалось бы, и ничем не запятнанный, безупречный коммунист, и участник, и инвалид Отечественной войны, а не могли простить Лазареву, что его фамилия Шиндель. Должна была рухнуть советская власть, а вместе с ней политика государственного антисемитизма, чтобы в 1992 году еврея пустили за редакторский стол, и эти восемнадцать лет стали золотым веком в истории «Вопросов литературы».

Лишь одного не сделал Лазарь Ильич: не подготовил себе достойного преемника. Его место занял И. Шайтанов, который, как острили в редакции, быстро оправдал этимологию своей фамилии. Начался погром, в результате которого был выгнан блестящий журналист и критик, человек с большим талантом и опытом, автор десятка книг Геннадий Григорьевич Красухин. Нина Николаевна Юргенева, работавшая в «Воплях» с самого их основания, уволилась сама. Бенедикт Михайлович Сарнов, на мнение которого я полностью полагаюсь, сказал мне о Шайтанове: «Что вы хотите, он не журналист», – а потом добавил: «И вообще негодяй». Надо ли говорить, что тем был поставлен крест и на моем полувековом сотрудничестве с «Воплями»?

Дружба с Дружниковым

Хотя мне ни разу в жизни не довелось увидеться с Юрием Ильичом Дружниковым, я считаю его одним из самых душевно мне близких людей из всех, кого я знал. Пишу это с горькой усмешкой и представляю себе, сколько знакомых, особенно из числа пушкинистов, в кругу которых прошла почти вся моя жизнь, скрипнули бы зубами, прочтя это признание, да, может быть, не захотели бы иметь со мной ничего общего: ведь он вызывал такое раздражение, такую острую, можно сказать, истерическую неприязнь. Сколько раз мне говорили: «Да как вы можете! Да он же нерукопожимаемый!» Но никто никогда не сказал мне ничего, что могло бы поколебать мое преклонение перед этим человеком. И бесполезны попытки от меня этого добиться. Следуя завету Мандельштама, я не отрекаюсь ни от живых, ни от мертвых.

Дружбой с Дружниковым я обязан человеку, о котором не могу не сказать несколько благодарных и сердечных слов, – Марку Григорьевичу Альтшуллеру. Сейчас он и его жена Елена Николаевна Дрыжакова – профессора Питтсбургского университета, но я-то с ними сдружился за много лет до того, как они стали помышлять об эмиграции. Для меня они были и остаются Марком и Леной, не раз я бывал в их ленинградской квартире на улице, носившей имя моего «любимого» исторического персонажа Матроса Железняка.

Уехали они из Союза неожиданно и стремительно; как мне рассказывали, по настоянию Лены, которая хотела во что бы то ни стало избавить своего сына от призыва в армию. При этом имел место занятный и характерный для нравов того времени эпизод. Марк подготовил в сотрудничестве с Н. В. Королевой превосходный литературный памятник, принадлежащий к лучшим образцам, вышедшим в этой прославленной серии, «В. К. Кюхельбекер. Путешествие. Дневник. Статьи». Когда книга была уже в производстве, выяснилось, что один из подготовителей предательски покидает дорогое советское отечество. Как можно печатать труд подобного негодяя?! Но Альтшуллер спас Кюхельбекера. Он отправил в редколлегию письмо, извещавшее, что издание это он вовсе и не готовил, а делал это В. Д. Рак. С этим «подпоручиком Киже» литпамятник и вышел в свет.

После падения коммунистического режима Марк и Лена были в числе тех, кто регулярно приезжал на свою прежнюю родину, я с ними несколько раз встречался: на конференциях, организуемых Фондом Достоевского в Подмосковье, на Грибоедовской конференции в Крыму. Когда моя аспирантка написала диссертацию о Герцене, Лена украсила ее защиту своим отзывом, а Марк принял участие в сборнике «Сквозь литературу», выпущенном к моему 80-летию, напечатав в нем блестящий памфлет, где на одном, казалось бы, мелком, но мастерски подобранном примере демонстрировал и высмеивал лживость и лизоблюдство советской литературы. Конечно, я очень ему благодарен: мало у кого из моих коллег в подобных сборниках принимали участие авторы из девяти стран.

М. Алыпшуллер и Е. Дрыжакова

Марк сообщил мне адрес Дружникова и посоветовал послать ему какие-нибудь из моих книг. Его ответ и положил начало нашей переписке, о которой я в дальнейшем постараюсь дать определенное представление, но прежде о другом. Мне кажется, что отношение Дружникова особенно проявилось в той щедрости, с которой он снабжал меня своими книгами. Он не только делал это сам, но и подключал живущую в Москве дочь, с которой вывел меня на прямую связь. «Ленка – мой полпред в Московии», – любил он повторять.

Благодаря ему и его «полпреду» на моей полке стоят шеститомное собрание его сочинений и не менее десятка отдельных изданий других вещей, а также книга В. Д. Свирского «Проза Юрия Дружникова», сборник «Феномен Юрия Дружникова», где есть и моя статья о нем, и кое-что еще. Не думаю, что многие могут похвастаться такой коллекцией.