В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Доклад, которым Дружников был, по его признанию, «тронут», я делал в сентябре 1999 года на Международных пушкинских чтениях в Гурзуфе. Тема его звучала так: «Мифы и факты: пушкиноведческие расследования Юрия Дружникова». Познакомив аудиторию с содержанием нескольких статей, которые были ей недоступны, я сформулировал мысль, которую эти и подобные им статьи внедряют в наше сознание: чтобы сделать незнакомое и неведомое известным и знакомым, «совсем не обязательно совершать сенсационные архивные находки, достаточно прочесть и сопоставить лежащие на поверхности, давно опубликованные источники, глядя на них непредвзято, непредубежденно, развеивая, если это необходимо, скрывающий их мифологический туман»[96]. Доклад, естественно, вызвал критические замечания, которые, как мне кажется, я сумел отразить. Но присутствовавшая там приятельница Дружникова Лола Звонарева, по-видимому, представила ему все это в преувеличенном виде, и он написал мне: «Она рассказала мне по телефону историю в Крыму со злобными нападками на нас с Вами. Я-то приучен, с меня как с гуся вода, но переживал за Вас. <…> Тягости жизни Вашей мне хорошо понятны. Я в такой ситуации жил десять лет, когда таскали меня в Москве в небезызвестные органы и грозили посадить. Не посадили только потому, что на Западе разгорался большой скандал, в результате которого Горбачев отдал меня американским конгрессменам в руки».

Здесь все сильно преувеличено. Я совсем не считал себя «побитым». Меня не только не грозили посадить, но и доклад мой был хорошо воспринят большей частью аудитории и напечатан в сборнике материалов конференции, а вскоре еще раз – в российско-польском сборнике статей «Феномен Юрия Дружникова».

Среди моих публицистических этюдов его особое внимание привлек «“Железный занавес” образца 94-го», в котором я возмущался уменьшением поступления в украинские библиотеки российской периодики. Теперь я понимаю, что то были золотые денечки в сравнении с ситуацией, существующей сегодня, когда не то что перекрыто поступление журналов, газет и книг, но и отключены российские телеканалы. Дружников писал: «Читать о “железном занавесе” в Харькове было грустно. Конечно, это не только не устарело, но стало еще больней. Получаю письма от библиотечных работников разных рангов из разных областей России и из бывших республик с жалобами на те же проблемы. Пишут они писателю на Запад, ибо начальству писать бесполезно. От всего вместе, ей-богу, сердце кровью обливается».

Были в том же письме строки, которые мне очень дороги: «Книжку Вашу о Галиче я прочитал сегодня ночью. О нем много написано, но это лучшее, что я знаю. Вы, помимо прочего, очень точный на слово эссеист». Увидев, что в каком-то из российских журналов меня назвали «первым русистом Украины», он (в письме от 8 апреля 2000 года) откликнулся на это так: «Конечно, Вы первый русист. Кто там еще есть?! <…> То там, то сям вижу Ваше имя. Вчера – в КЛЭ – как много Вы наработали! Баратынского буду ждать с нетерпением, а уж “Денницу” и говорить нечего».

Но, как мне кажется, из того, что я «наработал», он чаще всех упоминал, ссылался, цитировал статью о Пушкине и Польском восстании 1830-1831 годов. В обширной статье «О поэтах и оккупантах», напечатанной в трех номерах «Русской мысли», напомнил давний эпизод моей биографии: «Харьковский пушкинист Леонид Фризман в послесоветское время писал, как в начале 60-х его статью, содержавшую честные слова о Пушкине и Польском восстании, боялись печатать без одобрения Пушкинского

Дома, а там так и не дали разрешения…»[97] Затронув ту же тему в романе-исследовании «Смерть изгоя», он позаботился о том, чтобы это не ускользнуло от моего внимания. «Вы там тоже по поводу Польши обозначены», – писал он мне, и далее: «Конечно, буду ждать Вашу статью о Сулейменове, хотя, по чести, уже изрядно подзабыл ту заваруху вокруг книги. Может, тем интересней будет прочесть. Дочка мне послала “Пушкинскую энциклопедию”, мне ее привезут в Варшаву, так что тоже буду Вас читать».

Показательна и выразительна его реакция на приход к власти Путина. 8 апреля 2000 года он уже ставил мрачные прогнозы: «В Польше издают моих “Ангелов”, ибо резонно считают, что на родине Ангелов ангел пришел к власти, и вытолкнула его организация, которая всегда рвется к власти, а теперь особенно. И гайки прессы будут затягивать (не для всех, но для тех, кого надо затянуть) <…> Грядет новый Павлик, если Павлики рвутся к власти».

Не раз намекал на то, как хотел бы увидеться:

«В мае я буду в Будапеште, а в нач. авг. в Варшаве. Звонарева говорит, может, и Вы туда выберетесь?»

«А вообще, это долгий разговор за чаем. Может, когда-нибудь мы с Вами его сотворим?»