В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Свою книгу «Смерть изгоя» – завершающую часть его пушкинской «трилогии» – он прислал мне в рукописи и опубликовал в доработанном виде с учетом моих замечаний. Я ценил его блистательный дар полемиста – умение убедительно, язвительно и хлестко развеивать мифы, столь обильно создававшиеся советскими литературоведами.

Но выше всех я ставлю книгу, в которой, на мой взгляд, в наибольшей степени проявилась личность автора, его политическая и этическая позиции. Это «Доносчик 001, или Вознесение Павлика Морозова». Сейчас уже мало кто представляет себе тот мир лжи, в котором жили люди при советской власти, и воплощением которой был культ Павлика Морозова, какие усилия прилагались, чтобы уберечь миф о нем от малейших сомнений. Принимались специальные меры, чтобы посетители его музея не встречались с местными жителями, от которых могли бы узнать хоть крохи правды о жизни и смерти этого «героя». Дружников, к этому времени уже исключенный из Союза писателей, находился под особенно пристальным наблюдением соответствующих органов и рисковал больше, чем кто-либо другой. Но это его не остановило. Он сумел найти выживших свидетелей и по крохам их показаний восстановить целостную картину совершенного преступления, проанализировать ее и, написав об этом книгу, выпущенную в 1990 году в Лондоне, навсегда сделал установленную им правду достоянием истории. Я считаю это подлинным гражданским подвигом, который не может быть забыт и не должен быть замолчан. Можно оспаривать художественные достоинства беллетристических произведений Дружникова, того же романа «Ангелы на кончике иглы», можно счесть неубедительными отдельные аргументы, приводимые в пользу того, что у Пушкина были планы побега за границу, но как можно оспаривать непреходящую заслугу Дружникова как разоблачителя сталинского мифа о Павлике Морозове!

Чтобы не оставить своим противникам никаких возможностей для возражений, автор этой великой книги, установив убийц «героя-пионера» и заключив их в клетку неоспоримых аргументов, не стал называть их имен, а предоставил сделать это читателю.

Книга на этом ничего не потеряла, потому что главное – разоблачение всего мира лжи, порожденного коммунистической идеологией и советской властью, – не было поколеблено ни на йоту.

Я разговаривал об этом с профессором Леонидом Шуром, умным, порядочным человеком, эмигрировавшим из СССР в Израиль, а потом переехавшим во Францию, много мне помогавшим во время моего пребывания в Париже. Озлобленный ненавистник Дружникова, он, говоря о нем, прямо-таки брызгал слюной, но ни одного вразумительного аргумента, способного не то что подорвать, но хоть поколебать мое уважение к этому человеку и преклонение перед свершенным им низвержением мифа о Павлике Морозове, я от него не услышал.

Конечно, с Дружниковым можно спорить. Человек эмоциональный и даже страстный, он способен на преувеличение и заострение, но если уж спорить, то так, как это делает Лев Аннинский, написавший послесловие к сборнику полемических эссе Дружникова «Дуэль с пушкинистами» и взявший на себя роль секунданта в этой дуэли. В конце его статьи есть такие слова: «…в пушкинистике всегда должно быть место Дружникову, который будет звать пушкинистов к барьеру. А они – его»[95].

Ю. И. Дружников

Жаль, конечно, что «дуэль» в подлинном смысле этого слова не состоялась. Ведь она предусматривает наличие двух участников. Но статей, которые разили бы Дружникова с той же остротой, с которой он разил пушкинистов, не нашлось. А если нет у них другого оружия, кроме помянутых Маяковским «перержавленных перышек», то это факт, стоящий того, чтобы над ним задуматься.

А теперь о Дружникове, каким он встает со страниц полученных от него писем. Первое из них датировано 23 августа 1999 года. Оно было ответом на мою бандерольку, в которой было что-то из моих книг, в том числе сборник публицистических этюдов «Эти семь лет», «С чем рифмуется слово ИСТИНА. О поэзии А. Галича», «Борис Чичибабин. Жизнь и поэзия».

23 августа 1999 г.

Дорогой Леонид Генрихович,

тронут Вашим письмом и докладом. Предполагаю, что дело тут не только в научном интересе, но и в Вашем диссидентском характере (судя по Вашей писательской книге о Галиче, публицистике и статье о Вас в сборнике к 60-летию), что нас и сближает. Как человек битый ценю Ваше внимание вдвойне. Статья «Веники и бюсты в каждом абзаце» (прилагаю ксерокс из «Книжного обозрения», она перепечатана была в «Русской мысли» и в журнале «Время и мы»), когда я председательствовал на Пушкинской конференции в Станфордском университете, куда пригласили и сотрудников Пушкинского Дома, вызвала протесты и возмущение петербуржцев. А, на мой взгляд, хорошо бы аспирантскую молодежь не запугивать моими книгами, а, наоборот, дать им делать современные диссертации, чтобы воспитывать в них критицизм.

Ваш Ю. Д.