В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Но, чтобы убедить в этом наших публикаторов, понадобится очень много пота. Попробую предугадать некоторые из возможных сомнений.

1. Работы Маслова я не читал. Публикация ее малодоступна – наверное, желательно ее пересказать. Дело в том, что всякая попытка свести разнородные и разноплановые показатели – экономические или иные – к одному знаменателю, как бы к отметке по пятибалльной системе, всегда подозрительна; у нас в литературоведении именно за это критиковал Андрея Белого Томашевский. А если у читателя возникнут подозрения насчет кривой Маслова, то рухнет и убедительность сопоставления вашей кривой с масловской.

2. Экспертные оценки – очень рискованное дело. Хорошо, что Вы в конце перечисляете экспертов поименно, но ведь девяти читателям из десяти эти имена ничего не скажут. Как правило, такие оценки дают скорее социально-вкусовую характеристику коллегии экспертов (драгоценную, конечно), нежели оцениваемого материала. Поэтому нужно отступление о каких-то индивидуальных особенностях экспертов А, Б, В и т. д. (конечно, не называя имен): скажем, как они оценивали такой-то десяток самых знаменитых поэтов. Фонетисты так делают, давая материал разных дикторов.

3. Это связано с тем, что опубликованные средние результаты могут кое-где вызвать удивление. Например, весьма высокий показатель интровертности Пастернака и Бунина. Не может ли быть так, что подсознательно (или даже сознательно) для нас «интровертный» априори значит «хороший» и наоборот? И не объясняет ли это без дальних сложностей расположение «крупных» и «некрупных» по началу и к концу списка? Какой здесь возможен и желателен контроль – вообразить пока не могу. Попутно: начало и конец списка, конечно, очень ярки, но любой читатель законно полюбопытствует: а Пушкин? а Маяковский? По ним и, наверное, по некоторым другим большим именам надо бы сообщить баллы в дополнение к таблице.

4. Ясность представлений любого эксперта «по 100-120 поэтам» не может быть одинакова: всякий из нас представляет себе Жуковского лучше, чем Ломана. Для надежности эксперимента следовало бы предложить экспертам, прежде чем давать ответы, перечитать какой-то (единый для всех) список рекомендуемых стихотворений каждого автора. Разумеется, не вменяя им в обязанность ограничивать свою характеристику только этими стихотворениями. Кстати, для некоторых авторов (по усмотрению экспериментаторов) можно было бы сделать разные списки по ранним и поздним стихам. Ранний Тютчев, философский, интровертен, а поздний, политический, экстравертен: что мы склонны о втором забывать, характеризует не Тютчева, а нас. А внося в характеристику 1860-х годов черты Тютчева 1830-х годов, не деформируем ли мы картину? Лебедев-Кумач до 1917 года, кажется, только переводчик Горация; неужели это экстравертивность?

5. Выведение средних – действие всегда рискованное, математики не раз критиковали за это нас, стиховедов. Есть способы учета разброса составляющих и подсчета доверительного интервала возможных отклонений; я иногда ими пользовался, и это от многого предостерегало. Здесь, где одни средние выведены из трех, а другие – из двенадцати оценок, эта страховка необходима. Показатели среднего балла в последнем столбце должны иметь вид «столько-то плюс-минус столько-то», иначе математики нас в порошок сотрут.

(3-а. Перечитал стр. 4: если приметой экстравертивности считать «воздействие на окружающий мир», то, конечно, Пастернак – интроверт. А если просто «внимание к окружающему миру, преклонение перед ним»? Какое определение правильнее с точки зрения психологов? Считая Пушкина большим экстравертом, чем Фет, считаем ли мы, что он активнее стремился воздействовать на окружающий мир? Для полного параллелизма надо было бы тогда и интроверта определять как «воздействователя на собственный внутренний мир», а это, наверно, сильно смутило бы картину. И: задавались ли экспертам эти определения интро– и экстравертности со стр. 4? Из статьи это неясно.

6. Для времени после 1917-го убедительнее было бы не заниматься экстраполяциями, а просто продолжить обследование. Я не очень уверен, что поздне– и послесталинская публицистика 1945-1955 годов дадут «пик интравертивности», а нынешний, с колыбели утомленный авангард 1980-х – «пик экстравертивности». Может быть, для каждого периода раздельно подсчитать авторов «старших поколений» и «младших поколений» (я так однажды делал, и это помогло)? Точно так же и обследование XVIII века (захватывающее и начало XIX), боюсь, даст сбой 50-летних циклов.

7. Перспективы дальнейших вопросов и ответов очень увлекательны. Я бы посоветовал лишь одну осторожность формулировки: лучше сказать «можно будет разделить переменный фактор влияния эпох интернациональной европейской культуры и постоянный вектор национальной специфики русской культуры» и более не употреблять опасных слов «народ» и «нация». Слишком это больное место.