В кругах литературоведов. Мемуарные очерки

Щедринское влияние ощущается и в той первостепенной роли, на которую Ефремовым выдвинут Репетилов в исполнении А. Мягкова. Именно Репетилов возглавляет у Щедрина учреждение с бессмертным названием «Департамент государственных умопомрачений». Говорят, что Горбачев, побывав на спектакле в МХАТе, сказал в одном из интервью, что увидел там свою драму. Не могу говорить об этом с уверенностью, ибо взял информацию из вторых рук, и в содержащей ее рецензии на спектакль Г. Бродской «Софья и Александр. Портрет на фоне Репетилова»[47] Репетилов назван «самой щемящей нотой спектакля». Мягков, считает она, сыграл в Репетилове Чацкого с обратным знаком, Чацкого-антигероя. Он отобрал у Чацкого и «мильон терзаний», и «отрезвился я сполна», и его знаменитое «Карету мне, карету!». Он дважды прокричал эти финальные слова Чацкого в стремительном побеге с бала, между тем как настоящий Чацкий, устало и подавленно произнеся свой заключительный монолог, никуда не уедет, а останется здесь навсегда.

В ефремовском спектакле много трудноуловимых нюансов, которые могут быть поняты и истолкованы по-разному. Но главное, что мы выносим из него, – это возвышение общечеловеческих ценностей, ценностей частной, семейной жизни каждого человека, которые решительно подняты над ценностями политическими, общественными и любыми прочими. Он всем своим глубинным смыслом, всеми господствующими в нем представлениями о добре и зле, иллюзиях и истине говорит: «Люди, мы все хорошие, давайте слышать, понимать и любить друг друга. К черту идеи декабристов! Дети, цените своих родителей, которые только и пекутся, что о вашем благополучии, создавайте и берегите счастливые семьи! Влюбленные юноши и девушки, соединяйтесь!»

Когда-то Гончаров в своей поистине великой статье о «Горе от ума» пророчески сказал, что эта комедия «все живет своей нетленною жизнью, переживет еще много эпох и все не утратит своей жизненности»[48]. Собственно, это мне и хотелось подтвердить своими размышлениями о двух ее постановках. Ведь то новое и непривычное, что нашел в них зритель, не было привнесено Товстоноговым и Ефремовым, но вычитано из текста комедии, чем еще раз подтвердились ее неисчерпаемая глубина и неувядающая жизненность.

«Аз и Я» и я

«Аз и Я» – книга Олжаса Сулейменова, вышедшая в 1975 году и посвященная «Слову о полку Игореве». Она состояла из двух разнородных и слабо связанных между собой частей. Вторая часть, посвященная истории шумерского языка и попыткам установить близость его к тюркскому, не привлекла к себе заметного внимания. Зато первая, в которой автор излагал свои размышления о происхождении, содержании и смысле образов и построений «Слова», вызвала озлобленную идеологическую травлю автора, выдержанную в лучших традициях статьи «Сумбур вместо музыки» и доклада Жданова о журналах «Звезда» и «Ленинград».

В очередной раз выявился тоталитарный характер советской власти, норовившей навязывать свои догмы и шаблоны во всех сферах духовной жизни, включая и историю литературы. Отношение к Рылееву и Булгарину, к Чернышевскому и Дружинину, Бабелю и Платонову было однозначно предопределено свыше. Обозначался круг вещей, касаться которых было не принято: религиозность Гоголя, компромисс Пушкина с самодержавием, неприязнь Достоевского к социалистам и т. п.

Разумеется, такое национальное достояние, как «Слово о полку Игореве», находилось под неослабным надзором компетентных органов. Сулейменов не мог не понимать, что любое отступление от догматов, которыми обставлены представления о поэме, будет воспринято как крамола. Название «Аз и Я» он сопроводил ироническим подзаголовком «Книга благонамеренного читателя». Конечно, он не рассчитывал убедить кого-то в своей благонамеренности. Он предвидел обвинения, которые на него обрушатся, и наперед посмеивался над обвинителями, для которых «благонамеренность» – положительное и даже необходимое качество.

С первых строк автор вводит читателя в мир, совершенно не похожий на тот, который царил в трудах о «Слове». И дело не только в образности и раскованности слога, но и в подходе, в пафосе автора. Спор скептиков и защитников подлинности «Слова о полку Игореве», пишет Сулейменов, напоминает известный диспут Остапа Бендера и ксендзов:

– Бога нет, – сказал Остап.

– Бог есть, – сказали ксендзы.

Он подчеркивает положительную роль, сыгранную в слововедении «скептической школой», которая, несмотря на отдельные ошибки, содействовала созданию нравственной атмосферы в науке; в то время утвердился единый всеобщий взгляд на биографию «Слова»: все говорят «да», а любое отклонение от канона вызывает немедленную анафему.