В лабиринтах правды

– Что у вас здесь происходит? Обычные люди знают о нашем существовании и обо всем, что в городе творится? Что будет с девушкой и тем, кто увидел это все здесь?

Тим завел машину и усмехнулся. В салоне громко заиграла музыка, но он сделал ее тише и выехал с парковки. За окном проносились огни города и знакомые места, на которые я не обращала внимания. Сейчас я прожигала взглядом охотника, ожидая ответов на вопросы, но тот не спешил ими делиться. Время шло, а он все молчал.

– Я все еще тут и жду, – напомнила я.

Остановившись возле светофора, пропуская людей, Тим, наконец, соизволил заговорить:

– О нас никто не знает. После каждого случая с нападением экиммонудов приезжает гвардия охотников и не только чистит Бен-Йорк от экиммонудов, но и стирает память людям. Везде, во всех организациях, и в том числе в СМИ, работают наши, – подчеркнул каждое слово Тимофей. – В городе следят за каждым. Люди даже не подозревают, что в офисе, например, сидят рядом с вампиром. Через внушение или мысленный контакт на расстоянии хоть тысячи или двух тысяч километров мы легко подделываем воспоминания. Манипулировать и управлять смертными – это как играть в куклы, – ухмыльнулся уголком губ охотник. – Слишком легко.

Я прокручивала в голове все, что узнала от охотника, и пыталась это принять. Оказывается, не мне одной приходилось стирать себе память. Усмехнувшись от собственной мысли, вновь посмотрела на Тимофея и задала новый вопрос:

– Сегодня я, конечно, много нового услышала и увидела, но пока не могу понять одного: что за болезнь или вирус у этих, как вы их называете, экиммонудов?

На светофоре загорелся зеленый, и мы поехали дальше по ночному мегаполису.

– Это бывшие бессмертные, как ты знаешь, но без разума, скажем так, – объяснял Тим, не отвлекаясь от дороги. Я кое-что знала, а вернее, догадывалась, но мне хотелось убедиться в некоторых деталях. – Они не смогли принять свою сущность, отключили все эмоции или жили одной из них. К примеру, гнев, обида или ненависть. Другими словами, застряли в прошлом либо же, как утверждала Лили, позволили тьме убить себя. – Повернув в очередной переулок, охотник продолжил: – В нашем случае тьма – это негативные эмоции и чувства. Допустим, та же самая ненависть. Кстати говоря, Лили, вполне возможно, могла стать экиммонудом, если бы весь тот цирк продолжился.

– В смысле?

– Александр говорил, что безумство и ненависть настолько завладели ею, что до превращения в зомби ей оставалось где-то полгода. Лили сама создала себе болото тьмы и в нем же утонула.

– Она просто не знала некоторой правды, – встала на сторону Сойлер я.

Причина, по которой в некоторых случаях я защищала ее, заключалась в том, что иногда я могла понять ее как мать.

– Здесь даже не в правде дело. Мести и ненависти в бессмертной оказалось столько, что она потеряла рассудок и отдалась тьме.

Тимофей все рассказывал так спокойно, будто это были обычные вещи, которые происходили каждый день со всеми. Никакой фантастики и угрозы. Я же хлопала ресницами и слушала его чуть ли не с открытым ртом. Сердце кричало: «Не верь! Слишком много нестыковок!» – а разум сурово говорил: «Ты королева! Все это последствия твоего прошлого. Теперь вспоминай, с чего началось, и разбирайся, как закончить».

Всю дорогу я внимательно слушала Тимофея и старалась не упустить ни одной детали, а спорить по поводу Лили и ее мотивов не стала. Я не все пока понимала в жизни бессмертных и как тут все у них работало. Вспомнив рану на шее сестры и больницу, задала следующий вопрос:

– Если я правильно понимаю, то можно от укуса экиммонуда заразиться? И при чем здесь черные розы? А еще, что значит обращение в больнице – «бессмертие»? Это типа специальный код для вампиров?

– Если экиммонуд укусит человека, тот умрет, а если бессмертного, тот в течение времени начнет обращаться. Все зависит от организма самого бессмертного – как он будет бороться с ядом и своими темными желаниями. Насчет роз я ничего не могу сказать. Здесь слишком много теорий и споров. По словам Александра, точный ответ здесь должна дать ты, потому что те черные розы цветут и в лабиринте, из которого выходят твари. – Тимофей повернул направо и, прибавив немного скорости, продолжил: – По поводу кода. Все больницы поделены на два корпуса: один для людей, другой для бессмертных. Естественно, среди врачей есть и наши. С помощью подобных кодов и мысленных обращений мы маскируемся так среди смертных.

– Как все продумано, – отметила я. – Кстати, – я снова заговорила о подруге, – Софи заражена, да? Что с ней сейчас вообще? Я встретила сегодня возле входа в больницу Влада. Он меня не помнит. – Я грустно улыбнулась. – Возможно, это к лучшему.

Короткая ухмылка сорвалась с губ Тима, когда он заехал на мост и обогнал грузовик.

– Не знал, что тебя будет беспокоить подобное.

– Они мои друзья, а Влад мой брат, – напомнила я.