Это, скорее всего, пышная фразеология и поэтическая лесть, хотя у ней, по всей вероятности, был свой социальный резонанс. Важнее другое — гомеровский лексикон очень определенен в эпитетах для басилеев и их приближенных, этой возникающей эвпатридской аристократии. Гомеровские басилей и их соратники — «жирные, тучные», а потому и «наилучшие». «Богатый», «добрый», «наилучший» на языке эпоса — почти что синонимы. Эта социальная синонимика находит себе наглядное выражение в автохарактеристике скрывающегося Одиссея:
Одиссею приходится разочароваться. «Богоравный свинопас», раб Эвмей ядовито замечает мнимому нищему:
И действительно, рабство, эта первая форма присвоения прибавочного продукта и эксплуатации человека человеком, гораздо яснее очерчивается в «Одиссее», чем в «Илиаде», и именно поэтому «Одиссея» отражает более прогрессивную фазу в становлении рабовладельческого общества, чем «Илиада». Это заметно уже на более отчетливых очертаниях, принятых характерным институтом древнегреческого общества — рабством. У царя феаков Алкиноя
Та же картина и во дворце самого Одиссея:
Конечно, повторение одного и того же числа может вселить некоторые сомнения в его правдоподобности: не есть ли это поэтическое «общее место»? Но ведь и такие общие места не возникают случайно, а отображают какую-то реальность. Тем более, что, по-видимому, количество рабов в хозяйстве Одиссея было еще многочисленнее. У него имелись еще специальные рабыни, работавшие на мельнице:
Перед нами, несомненно, прообраз будущего эргастерия, знаменитой рабовладельческой мастерской древней Греции. В рабское производство внесена уже некоторая организация. Заведующий свинарником Одиссея раб Эвмей не только имеет под своим началом пастухов-помощников, но именуется даже гордым титулом «повелителя мужей». Это прототип будущего раба-надсмотрщика, раба-надзирателя. Даже основная черта рабского труда — его малая техничность и производительность — отмечены в эпосе: