В мире античных образов

Рядом с этим кастрированием демократической агитации сенат вручил консулам неограниченную власть по управлению государством, введя таким образом в Риме осадное положение. Формой консульской диктатуры было senatus consultum ultimum, объявление отечества в опасности. Но эта легализация диктатуры никогда не признавалась римскими демократами, и поэтому действия «законного» правительства с самого начала получили резко выраженный, открыто партийный характер. Таким образом, последнее легальное выступление катилинарцев — попытка избрать Катилину консулом на 62 год — происходило в самых неблагоприятных условиях подавления демократической агитации и чрезвычайного положения. Сенатская олигархия, создав себе исключительное правовое положение, усилила его системой террора. По-видимому, ни у Цицерона, ни у его наиболее рьяных соратников не было вполне твердой уверенности в военных силах.

Демократический консул предпочел окружить себя более надежными отрядами из благонамеренных (boni) людей, попросту говоря, — из вооруженной до зубов всаднической молодежи, которая торжественно эскортировала его при отправлении всех функций и охраняла его дом. Даже на консульские выборы, вопреки установившейся традиции, Цицерон явился и сам вооруженным, и в сопровождении вооруженной охраны. Хвастливый рассказ такого штатского человека, каким был Цицерон, о своих подвигах на Марсовом поле, где происходили выборы, повествует скорее о неудавшейся провокации: «Я и сам сошел туда под надежной охраной храбрых людей и одетых в широкую сверкающую броню, не в видах обороны, — я ведь знал, что Катилина направляет свои удары не в грудь и живот, а в голову и шею, — а для того, чтобы все добрые граждане узнали об опасности своего консула и дружно, как они ото и сделали, оказали ему помощь и защиту».

Все это дышит неподдельным сожалением о несостоявшемся выступлении демократов, раздраженных видом этой консульской «белой гвардии», которое было бы немедленно задушено, но дало бы желанный предлог для применения самых крутых мер. Но выступление не состоялось, и консулами были избраны Силан и Мурена, из которых последний был немедленно привлечен к суду по обвинению в подкупе избирателей, причем обвинение поддерживал даже Катон, так добивавшийся казни арестованных в Риме катилинарцев, — хорошее свидетельство о финансовой деятельности ростовщиков на выборах. Цицерон, разумеется, выступил судебным защитником Мурены.

Таким образом, этрурийской полувооруженной армии Манлия Цицерон противопоставил свою собственную «белую гвардию», только вооруженную как следует и готовую уничтожить не только ошельмованного Цицероном Катилину, но и Цезаря. Одна антиконституционная сила выступала против другой. И в этом смысле правительство также организовало «заговор», как и Катилина, а последний, пребывая в Риме и отправляясь на сенатские заседания окруженный патрулями цицероновских головорезов, подвергался, пожалуй, большей опасности, чем щеголявший своим опасным положением Цицерон.

К организации специальных отрядов из подлинно «золотой» молодежи сенатское правительство прибавило сеть неплохо сорганизованной провокации. Типы шпионов и провокаторов, пригретых Цицероном, достаточно колоритны. Из среды эмансипированных женщин Рима выходили не только семпронии, но и фульвии. Эта последняя, любовница «столько же пустого, сколько и наглого» Курия, на несчастье, близкого к катилинарцам, не ограничивалась дамской болтовней о целях движения, но сделалась простой шпионкой Цицерона, который «не жалел обещаний», чтобы завербовать в ряды своих сикофантов и Фульвию и Курия.

Интересно отметить, что портрет Фульвии выписан Саллюстием почти в тех же красках, что и портрет Семпронии. Оба портрета деклассированных римских дам сделаны по одному и тому же стереотипу, что служит еще лишним доказательством того, насколько общи стилизации античной историографии, и в то же время показывает одно из больных мест катилинарского движения, принужденного опираться на сомнительные в смысле социального подбора элементы и даже иметь их в своих руководящих центрах. Неплох по-своему и Вольтурций, провожатый аллоброгских послов и, по-видимому, доверенное лицо Лентула. Замешанный в заговоре и получивший специальные поручения к Катилине, он получает гарантии личной неприкосновенности и «открывает все дело в том виде, как оно происходило в действительности». Вернее, как оно должно было происходить для Цицерона. Вольтурций мог смело рассчитывать на благоволение властей предержащих за данные им показания, но хороши были и власти, обещавшие личную неприкосновенность явному, с их точки зрения, преступнику за его переход на шпион-око-провокаторские рельсы.