В мире античных образов

С тобой Филиппы, бегство проворное
Узнал я, бросив щит опозоренный...

Хуже было то, что неудачный политический дебют повлек за собой экономическое разорение. Военная колония Венузия, где было расположено отцовское поместье, попала в число городов, предназначенных для нарезки земельных наделов Цезаревым ветеранам, и единственное солидное имущество Горация было конфисковано. Политически амнистированный, он возвратился в Рим, имея нескольких молодых рабов и с небольшой суммой денег, достаточной для того, чтобы купить маленькое место казначейского писца, ведшего счетные книги квесторов. Так греческая лирика привела Горация к существованию скромного счетовода.

* * *

Положение Горация было очень нелегким. До некоторой степени оно напоминало обычную роль мелкого производителя в условиях рабовладельческого общества. Критическое и враждебное отношение к власть имущим и отсюда оппозиционное настроение, с одной стороны, стремление войти в их ряды и отсюда своеобразный интеллегентский паразитизм — с другой. Обычно исследователи подчеркивают известную независимость Горация от Августа и Мецената, ссылаясь на тот факт, что поэт отклонил предложенное ему место тайного секретаря в собственной канцелярии принцепса. Конечно, у Горация нет того сервилизма, который позднее встречается у Марциала, но не надо забывать, что свою экономическую самостоятельность Гораций получил именно от Мецената, а его поэтическая деятельность была в значительной своей части не только прославлением своих высоких покровителей, но и нового политического режима, то есть принципата.

Уже в 39 году Гораций через посредство Вергилия представляется Меценату, но без особого практического успеха. Он только смог, опираясь на некоторую популярность опубликованных им сатир, несколько приблизиться к общественным верхушкам. Однако в следующем, 38 году, он уже провожает Мецената до Брундизия, испытывая с ним различные дорожные приключения, не без добродушной иронии описанные поэтом («Сатиры», 1, 5). Все же нельзя сказать, чтоб он чувствовал себя очень устойчиво; содержание появившихся в 36 году его первых эподов довольно незначительно, и, если ему удалось приспособить к латинской речи архилоховские ямбы, их значимость была далеко не архилоховская. Только около 34 года Гораций находит твердую почву под ногами. Хозяйственное положение Италии к этому времени несколько улучшилось: прекратился бандитизм и даже образовался слой разбогатевших во время гражданской войны людей, которые были непрочь выступить в качестве разумных консерваторов, после того как они с таким старанием приняли участие в разделе всего захваченного и награбленного триумвирами. Именно к этому времени Гораций получил, наконец, от Мецената скромное, но достаточное экономическое обеспечение — именьице в Сабинской области.

Немудрено, что Гораций мог так торжествовать при мысли, что

Войне, раздором нашим затянутой,
Конец положен...

и волноваться при каждой возможности ее возникновения.

Как буржуазный Париж, по выражению Гонкуров, «танцевал» после якобинского террора, так и рабовладельческий Рим начал находить особый вкус в новой жизни, когда воспоминания о гражданской войне стали чем-то очень неприятным, тягостным, и римское общество, еще не примирившееся с принципатом, было бессильно обойтись без него.

* * *

Энгельс в письме к Марксу от 21 декабря 1866 года дает довольно жесткую характеристику Горацию: «Старик Гораций напоминает мне местами Гейне, который очень многому у него научился, а в политическом отношении был по существу таким же прохвостом. Представьте себе этого честного человека, бросающего вызов в vultus instantis tyranni[15] и ползающего на брюхе перед Августом. В остальном старый похабник все же бывает очень мил»[16]^. «Прохвост», конечно, звучит серьезно. В «похабнике» сквозит скорее лапидарная ирония по отношению к великому представителю Августова «золотого века». Вполне понятно, что некоторые качества Горация как придворного поэта заслужили такую резкую политическую характеристику со стороны великого вождя революционного пролетариата, питавшего глубочайшую ненависть к эксплуататорским классам.

Экономическое благополучие Горация, как своеобразного рантье-рабовладельца, целиком зависело от Мецената, «красы всадников», по собственному выражению поэта. Одна мысль о возможности смерти своего покровителя приводит Горация в ужас:

Нет больше силы, нет и решенья
Богов, чтоб умер ты, опора
Жизни моей, Меценат, и радость...
Ах, если смертью ты, полдуши моей,
Взят скоро будешь...
... Нет, наши жизни
День тот же кончит...