В море, на суше и выше...

А здесь — БДРМ.

— Смотри, вот здесь, на хвосте, трубка — шахта антенны ГАС, «пеламида», по-моему...

— А БДР — точно такой же, только весь дырявый, клинкеты — вот здесь, и ТПЛ другой формы... — и тетрадный листочек быстро покрылся еще одной лодочной тушкой...

— А это — бэдэшка, у нее хвост гладкий, — хрясь, еще листочек, — и морда совсем другая... букаха — вот такая, но они все в Гремихе, ну, азуха совсем простая, смотри, горба почти нет. Любят ее, почему-то, особенно...

Вот скажут — тьфу, бред, а я был очарован. Работал мастер. Профессионал, влюбленный в свое дело. Ткнув окурок в пивную крышку, она закусила губу и задумалась, прищурив глаз. А-я достал еще пива. Что мне оставалось делать?

— На, держи. Будет, что вспомнить о Северах... — она протянула мне листочки и опять закурила.

И улыбнулась, неожиданно абсолютно по-детски. И сразу стало просто, как-то по-другому, но... Через открытую форточку уплывал сигаретный дым, и над нами в воздухе воспарила легкость. Я задрал голову, прислушался, и услышал — легкость. Мы были одни. Мы говорили обо всем. Ржали с бородатых анекдотов и училищно-северных приколов. Пили пиво. Нашли под холодильником банку шпротов.... Не то, чтобы мне не хотелось поближе... Отнюдь. Просто мы остро ощущали, что нам есть что делать друг с другом и до этого. И вместо этого... И было ясное понимание того, что со скрипом пружин этому остальному — кранты. Немедленно. В самом начале процесса... А так — не хотелось.

Я не помню никаких мыслей. Без них было легко и счастливо. И — не было времени. Просто не было.

Мы протрепались всю ночь. Сказка. Ни до, ни после со мной ничего такого не случалось. Сварили кофе. И перед тем, как скорбно потащиться на подъем флага, я просто пожал ей руку. Галантно. Мы снова расхохотались. Она не сразу разжала ладонь.

— Спасибо тебе. Я что-то такого вообще не припомню. Да... знаешь, почему мы не комячили простыни? Носки...

В мою голову стрелами вонзились две звуковых дорожки: песенка «Сектора Газа» и параллельно «Билли Джин» Майкла Джексона. Я аккуратно приподнял штанины и посмотрел на свои носки. Те же самые застиранные и перештопанные белые носки. Но чистые и стильные. Хрен его знает, зачем я их надел.... Видимо, вид у меня был такой глупый, что она опять захохотала до дрожи в комнатных стеклах.

— Да нет, ох, нет, не эти.. — она отдышалась и снова стала серьезной, — Понимаешь, Коля, когда их стукнули америкосы, мне рассказывал, что прибежал в пост как был, в разухе и шлепанцах. И — с носками в руке. Рухнул за «Цунами» и думает — надевать их, или уже не надо, и так опознают... Одел. В мертвой тишине. И тут же начали экстренное. В общем, он после этого очень трепетно к носкам относится. Ну и я, как твои увидела... белые... Да и вообще. Извини, старик, здесь лучше держаться до последнего. За грубые общечеловеческие ценности. А все-таки — весело с тобой. Заходи...

Но уже не получилось. Получилось только попрощаться. Пару, ну, может, пяток минут. Сказал только:

— Когда я найду такую, как ты, обязательно женюсь ...

Она по-своему прищурилась:

— Развод, дружок, штука длинная и неприятная... Дети, опять-таки...

— Да, — туповато пробормотал я, — значит, просто помечтаю....

И пошел. А потом и поехал, в обратном порядке — автобус, поезд... Тундра.

Больше мы не встречались.

Дальше — смешно. Я действительно поменял подход к женщинам. Потом была служба, дембель, ой-ой, развод и всякое такое. Жизнь, видимо, решила показать мне все свои грани, и неудобно ворочалась во времени и пространстве.

А потом одна юная леди научила меня танцевать быстрый фокстрот. Сейчас вот я стучу по клавишам, а она укладывает дочку. Мужской шовинизм налицо... Как-то мы гуляли с ней по красивому большому городу в центре континента. Кончалось лето, и вечера охватывали людей какой-то необъяснимой первобытной ностальгией по всему на свете.

Возвышенной, так сказать, грустью...

В гранитную набережную несильно, с ленцой, стучались темные речные волны. Женщины — люди практичные. Глядя на эти волны, моя спутница сказала мне:

— Слушай, я никогда не понимала, как люди могут жить на воде. А тем более, под водой. Это же масло кругом, соляра, перепачканные морды, а еще и света белого не видно. И потом — одни мужики... В том смысле, что я представляю себе, какие там у них, например, ну, носки... Возможно, я пойму кайф погружений и всплытий, это похоже на взлет и посадку, но вот носки?

Я смотрел на едва различимый в сумерках купол церкви. Долго смотрел. Под нами великая река, родившаяся из крохотных, трудолюбивых и неунывающих ручейков, тащила послания их первозданных душ к большому морю. Как минимум, несколько тысяч лет. С одинаковым отношением к снулым толстолобикам и человеческим инженерным сооружениям, таскающимся в толще вод над величественными безднами и потухшими вулканами. И была в этом отношении своя правда...

— Дурочка ты моя, — произнес я, повернувшись, — хочешь, я нарисую тебе БДРМ?

Инстинкт и навык