В море, на суше и выше...

Один милиционер не верил в инстинкты. Милиционер — он ведь что? Он с людьмями работает. Наш-то по службе вообще ни за что конкретно не отвечал. Он в ОВИРе сидел, бумаги перекладывал, иногда подписывал что-то, обедать ходил строго по часам, и домой — строго. В 17.30 встал, оделся и пошел. Не волновали его многодетные переселенцы и цыганские лица без гражданства. И миграция. И безработица. А если возникал какой-то спорный вопрос, наш милиционер, вздохнув, доставал из сейфа толстенную папку, профессионально находил необходимую бумагу и тыкал больно любопытного носом непосредственно в параграф. Брал при этом нежно за затылочек и слегка придавливая, водил несчастного носиком по сухим государственным строчкам. А что? Зато запоминалось. Это он не сам придумал. Это ему когда-то давно в его ментовской школе показали. Ученик он был прилежный. Главное, чтоб наглядно было.

Дома у милиционера была жена и дети. Жена была обязана ежедневно записывать доходы и расходы в толстенный гроссбух, а дети каждый вечер предъявляли дневники на проверку. При этом суммы расходов и оценки милиционера совершенно не волновали. Говорю вам, не было у человека эмоций. Главное — установленный порядок. Вот учительница, ставя сыну два шара по математике, не расписалась непосредственно за оценкой. А ведь там графа специальная есть. И написала снизу, что хочет, мол, видеть родителей. Ну, милиционер и пошел. С дневником.

Зашел в учительскую, поздоровался, открыл дневник и вежливо поинтересовался, что это за недобросовестность? Училка, не просекая ситуацию, сунулась в дневник и сказала, что это действительно недобросовестность — не учить уроки всю четверть. Милиционер терпеливо повторил вопрос. Училка спустилась на уровень ниже и объяснила, что данная конкретная оценка получена за действия с десятичными дробями, которых его сын абсолютно избегает. Милиционер смущенным голосом повторил вопрос еще раз. Несколько опешившая преподавательница, внимательно оглядев на собеседника и обнаружив наконец форменные серые брюки и ботинки, сообразительно сбросила еще года три среднего образования и сказала, что дети в школу ходят учиться разным полезным в жизни вещам. При этом днем они должны внимательно слушать учителей, а на вечер им задают домашние задания по пройденным днем темам, и выполнение этих заданий проверяется на следующий день. Так что, если родители хотят, чтобы их дети далеко пошли, они должны проверять выполнение домашних заданий, хотя бы чтоб знать, что отпрыски сейчас изучают.

Милиционер все терпеливо выслушал, приложил указательный палец к каллиграфически выписанной двойке в дневнике и вежливо попросив учительницу «сатреть суда», повторил свой вопрос в четвертый раз. Мадам близоруко уткнулась в дневник, окончательно замешалась и замолчала. Милиционер, порывшись в обширном, но весьма однообразном жизненном опыте, решил, что, пожалуй, самое время. Он осторожненько взял училку за затылок и, несильно прижав ее носом к бумаге чуть правее пальца, проникновенно сообщил, что в графе «роспись», которая находится у нее перед глазами черным по синему и расположена непосредственно за графой «оценка», отсутствует роспись как таковая. Вот в соседней строке, сказал он, нет оценки, поэтому и нет никакой необходимости в росписи.

А раз есть оценка, извольте, пожалуйста, учинить и роспись, чтобы не нарушались вопиющим образом правила делопроизводства. И слегка повозил носом.

Как вы думаете, что было потом? Оскорбленная таким наглым действием мадам открыла рот, чтобы громко позвать на помощь от хулиганских посягательств. А кого у нас обычно зовут на помощь? Конечно же. Вот поэтому, учитывая реалии происходящего, так и осталась она с открытым ртом.

На счастье, в учительскую засунул нос завуч, плюгавенький ботаник без возраста, подленький и мстительный, и посему весьма нелюбимый и школьниками, и учителями. Поэтому единственным утешением несчастной математички в тот вечер стало наблюдение за полным (до мелочей) повторением носовозящего действа над непосредственным начальником. И так далее... Словом, милиционер не ушел из школы, пока ему не поставили злосчастную подпись. Сделала это уборщица из гардероба, которая сразу поняла, что к чему. И довольный страж государственных интересов, скромно извинившись за беспокойство, пошел домой. Все?

Ну, нет. Самое интересное только начинается...

Дома милиционер остался в рваной под мышками майке и спортивных штанах, которые зимой снимал только в туалете. Сгреб с плиты сковороду с заботливо пожаренной картошкой и уселся, чавкая, смотреть телевизор. Жена уложила детей, постирала, прибралась и затихла в спальне. Досмотрев хоккей, милиционер икнул, уронив сковороду на пол, щелкнул резинкой трико и пошел спать.

И приснился ему сон.