В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

— Их невозможно научить, это в генах — царь, вождь, барин должен быть суровым, грозным, беспощадным, иначе это не царь, а тряпка, о которую можно ноги вытереть. Такое понимание достигнуто тысячелетием порки на конюшне, на лесоповале, в рудниках, на нарах в бараке и прочих подходящих местах… — возразил я.

Сергей посмотрел на меня иронично, подошел, подал руку: «Рад познакомиться с… единомышленником». Он сжал мою руку крепче, чем требовалось, — словно проверял, достоин ли я быть его… этим самым «единомышленником». Аделина стояла рядом: «Познакомься, Игорь, это Сережа — будущая звезда русской поэзии». Сережа не согласился: «Звезда не может быть будущей… Либо да, либо нет…» Я поддержал его: «Да, талант либо есть, либо его нет и… не будет». Иосиф Михайлович заметил горестно: «Молодые люди еще не знают — чтобы стать звездой, одного таланта недостаточно». Аделина буркнула недовольно: «Анна Андреевна верила в него — я свидетель… Надо самому верить в свою звезду…» Я наконец понял, что Сережа — тот поэт, о котором Аделина вскользь упоминала как о своем бывшем возлюбленном. Понял и по возбуждению Аделины, и по интересу Сергея к моей незаметной персоне. Он определенно был в ее вкусе — большой, эпатажный, с претензиями на исключительность, по-видимому, небезосновательными… «Почему он бросил ее? — размышлял я. — Наверное, именно из-за сходства характеров. Два однополярных элемента отталкиваются друг от друга…» Аделина предложила: «Давайте попросим Сергея почитать свои стихи». Сергей молча налил полстакана водки, выпил, пожевал хлебную корку… Все ждали его реакции, наконец он проговорил: «Не хочется свои сегодня читать… Если не против, я, пожалуй, прочитаю неопубликованное, не свое, но прямо про того молодого поклонника Отца и Учителя, про того, которому я напрасно, с точки зрения Аделины, не набил сегодня морду». Сергей достал из кармана листок бумаги, развернул его и прочитал нараспев, как это делают поэты по призванию:

Он стоит перед Кремлем.
А потом, вздохнув глубоко, шепчет он Отцу и Богу:
«Прикажи… И мы умрем!»
Бдительный, полуголодный, молодой, знакомый мне, —
он живет в стране свободной, самой радостной стране!
Любит детство вспоминать.
Каждый день ему — награда.
Знает то, что надо знать.
Ровно столько, сколько надо.
С ходу он вступает в спор, как-то сразу сатанея.
Даже собственным сомненьям он готов давать отпор.
Жить он хочет не напрасно, он поклялся жить в борьбе.
Всё ему предельно ясно в этом мире и в себе.
Проклял он врагов народа.
Верит, что вокруг друзья.
Счастлив!.. А ведь это я —
пятьдесят второго года.

Иосиф Михайлович эмоционально резюмировал:

«Восхитительно! Это про молодого человека 52-го года… Жившего еще при Сталине… Прошло больше двух десятилетий, серийного убийцу давно разоблачили и прокляли. Тот человек, повзрослев, понял ошибку своей молодости, а условный, по возрасту, сын того человека выставляет портрет убийцы на стекле своего автомобиля… Восхитительно! Видимо, Игорь прав — патологическое почитание тирана передается по наследству. Кто написал эти замечательные строки?»

Сережа рассказал, что стихотворение приписывают Роберту Рождественскому, но без подробностей… И добавил: «В любом случае — смелое и благородное признание». Помолчали… Аделина сказала: «Блестяще передано мироощущение полуголодного раба — „он живет в стране свободной, самой радостной стране!“ Это о стране 52-го года, замершей от ужаса перед очередной волной террора».