В немилости у природы. Роман-хроника времен развитого социализма с кругосветным путешествием

Вдруг зашевелился спавший на диване пьяный Геннадий, он пробормотал: «Отца и Бога», а потом раскрыл полностью глаза и сказал довольно ясно и твердо: «А я в бога не верю». Аделина возразила: «Вера или неверие — интимные чувства. Ты бы, Геночка, попридержал свое неверие при себе, без публичной огласки». Гена рыгнул и сказал: «А я всё равно не верю». Иосиф Михайлович, обычно сдержанно-рассудительный, полемист отменный, словно взвился: «Атеисты — удивительно бесцеремонные люди. Им ничего не стоит произнести в компании умозаключения относительно Бога — возможно, оскорбительные для других. Причем умозаключения эти основаны исключительно на невежестве, а точнее говоря, на непонимании предмета спора».

— Вот вы, молодой человек, Библию читали? — обратился он к Геннадию.

— Это еще зачем? — окончательно проснулся Гена.

— А какой предмет вы, простите, преподаете в вузе?

— Историю партии… Ну и что?

— Партия, историю которой вы, простите, преподаете, всегда считала и считает борьбу с религией и с верой в Бога своей важнейшей задачей. И вы, простите, рассказываете студентам об этой жестокой борьбе, не прочитав Библию, то есть не зная предмета критики?

— Предмет я знаю, а лженауку читать не обязан.

— Невежество, молодой человек, не следует предъявлять в качестве доказательства вашей правоты: чтобы критиковать лженауку, нужно, по крайней мере, знать что-то об этой лженауке. В истории, которую вы, простите, преподаете, лженаукой обзывались и кибернетика, и генетика. Не так ли и с религией, о которой вы, по вашим собственным словам, ничего знать не желаете?

— Религия — опиум для народа. Это еще Маркс доказал… А я наркотики не употребляю и в бога не верю.

— Это я заметил — вы предпочитаете запивать водку красным вином… А относительно Бога скажу вам словами одного известного раввина: «В бога, в которого вы не верите, я тоже не верю!» От себя добавлю: нелепо было бы верить в карикатурного бога, созданного плоским воображением материалистов и преподнесенного населению в глупых агитках эпигонов марксизма типа Емельяна Ярославского. Эти агитки вы, позволю себе предположить, и пересказываете своим студентам…

Гена собрался было дать резкую отповедь Иосифу Михайловичу с позиций марксизма-ленинизма, но молчаливо сидевшая рядом Люся вдруг прервала его: «Ты не волнуйся, Геночка, помолчи… Все знают, что тебя интересует очередной съезд партии, а не какие-то там эпигоны. Выпей кваску лучше…» Она подала Гене стакан холодного кваса, спор как будто исчерпал себя, Иосиф Михайлович вышел из комнаты, вероятно, чтобы погасить свое неожиданное возбуждение, а я сказал Люсе: «Ваше предложение насчет попить кваску было очень своевременным и разумным. Позвольте пожать вам руку…» Она подала руку, я потянул и вытащил ее с дивана, отвел в сторону: «Люся, вы, конечно, понимаете, что всё происходящее здесь не подлежит разглашению…» Она сделала удивленное лицо: «Почему вы говорите это мне?» Пришлось пояснить: «Если ваш друг будет трепаться об этом в своем кругу или, не дай бог, которого нет, информация о наших разговорах… так сказать, выйдет из-под контроля, то я его задавлю вот этими самыми руками». И я показал ей свои руки для убедительности. Люся заулыбалась: «Ценю вашу бдительность, Игорь. Не беспокойтесь: Гена и заикнуться побоится о своем участии в этом антисоветском сборище. Я ему раньше вас причиндалы отвинчу — он это знает…»

Вернулся Иосиф Михайлович, он всё еще не мог отстраниться от темы, которая, по-видимому, очень волновала его: