В объятьях зверя (СИ)

В огромном зале судебного заседания, несмотря на почти летнюю погоду, почему-то очень холодно — до такой степени, что по коже начинают бежать мурашки. Все вокруг было до рези в глазах одинаковым: тона одежды, прямые линии на стенах, которые повторялись снова и снова, кипы документов. В какой-то момент все это сливается в одну безликую, совершенно ничего не выражающую картину, и Елене на мгновение показалось, что она заблудилась в каком-то лабиринте. От этой тревоги она искала спасение лишь в одном: во взгляде Деймона. Они обмолвились лишь парой слов этим утром. Он не шутил, не улыбался — лишь, плотно сжав губы, порой задумчиво смотрел куда-то вдаль, словно искал что-то, а что — наверное, и сам до конца не понимал. Елена видела его разным за то долгое время, что они провели вместе. Она знала, как он на самом деле любит смех, как сам умеет смеяться; видела Елена, и как Деймон становился совсем другим, когда того требовали обстоятельства, — сосредоточенным, жестким, требовательным ко всем, кто находится у него в подчинении и зависит от него, но прежде всего — к самому себе. Сейчас, в строгом черном костюме, который сел точно по фигуре и в котором, кажется, было невозможно найти ни единого изъяна, как обычно, совершенно спокойно, без какого-либо промедления уверенно отвечающий на вопросы судьи и сторон защиты и обвинения, он виделся Елене уже очень знакомым. И вместе с этим она ловила себя на мысли, которая поистине поражала: на самом деле, она еще никогда не видела его таким. Таким отстраненным. Таким холодным. Казалось, что время начало течь параллельно Деймону, а он был лишь сторонним наблюдателем. И лишь однажды заглянув в его голубые глаза, Елена поняла, как она ошибалась. Быть может, в какой-то момент от Деймона действительно осталась лишь внешняя оболочка, маска, которой он очень умело пользовался… Но глаза, его удивительные живые глаза, в которых она в этот момент увидела то, что он сейчас на самом деле чувствовал, говорили обо всем за него. Он тревожился — как и всякий живой человек, хотя тревога эта не превращалась в страх. Он верил в то, что правда, которая была на их стороне, восторжествует. И вместе с этим всякий раз, когда он смотрел в глаза Стефану, в его взгляде загоралось отчаяние. Деймон не отводил взгляд, не просил у Стефана прощения, понимая, что все, что он сделал, — правильно. Но он искренне сожалел.

Девять лет лишения свободы.

Что почувствовала Елена, услышав эти слова? Наверное, это должна была быть радость или, по крайней мере, облегчение. Стефан больше не причинит боль ей и ее семье и не сможет разлучить ее с Никки. Елена отчетливо слышала каждое слово приговора, но теперь сердце стучало спокойно. Она мечтала об этом так долго, но сейчас не чувствовала ровным счетом ничего — будто бы случилось то, о чем она знала наперед и в чем не сомневалась, то, что было лишь вопросом времени. Страх того, что весь ужас, учиненный Стефаном, может вернуться, совершенно внезапно ушел куда-то далеко, и сейчас Елена чувствовала: приговор суда не был для нее избавлением. Поверить в то, что ей когда-то пришлось пережить, больше не вернется, ей помог Деймон. И произошло это намного раньше.

Негромкий гул голосов, который постоянно прерывается сигналами входящего вызова на мобильных телефонах, суета. Выходя из зала судебного заседания, Елена увидела многих из окружения Стефана. Ребекка, Клаус, Финн… Все они когда-то были близки ей, и Елена искренне верила, что в этих людях обрела настоящую семью. Сейчас она не боялась их, не стыдилась ни одного своего поступка, не жалела о своем решении. Но она до металлического привкуса во рту, до ребяческой дрожи в коленках от омерзения не хотела смотреть кому-то из них в глаза. Равно как и самому Стефану. Страница жизни Елены, связанная с этими людьми, которая когда-то была главной для нее, была не просто перевернута, — теперь от нее оставались лишь тлеющие угольки.

Лишь однажды сердце в груди замерло, пропустив несколько ударов сквозь внезапно нахлынувшую тупую боль, которая в одно мгновение стянула, кажется, всю грудную клетку: это произошло, когда Елена в какой-то миг увидела глаза Кэролайн. Кэролайн изо всех сил пыталась сдержать слезы, но голубые глаза предательски блестели, а губы дрожали. Елена не знала о ней практически ничего, но всякий раз, когда они встречались взглядами, боль Кэролайн словно бы эхом отдавалась в ее душе. Елена знала, какой выбор она сделала, но в глубине души она не ждала от нее другого шага: просто она видела ее взгляд, когда она говорила о Стефане. Она любила его — любила той любовью, которая не знала границ и условий. И теперь Елена хотела лишь одного: чтобы Кэролайн никогда в своей жизни не пожалела об этом выборе.

— Даже как-то не верится, что это произошло…

Услышав немного хриплый — по всей видимости, от сигарет, которыми итальянец в последнее время, судя по характерному горьковатому запаху, исходившему от его одежды, злоупотреблял, — голос Энзо, Елена вздрогнула.

— Почти два года… — задумчиво проговорила она.