В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

В столовой были скатерти и салфетки. На посуде красовались эмблемы армии, флота и медицинского корпуса. Кормили нас «крахмальной» пищей, вроде макарон и картофеля, бобами и другими овощами, отваренными на южный манер. Можно было накладывать себе сколько угодно, если, конечно, хватало, но оставлять что-нибудь на тарелке запрещалось. Большинство женщин вежливо передавали друг другу еду. Разрешалось отдавать кому-нибудь свою порцию, если не хотелось есть или пить. Удавалось «поживиться» и мне, ибо иногда на столе появлялись грейпфруты, томатный сок или шпинат, которых многие не употребляли, так как не привыкли к такой пище или не любили ее. Те, кто подолгу сидел по тюрьмам, ели прямо-таки с волчьим аппетитом. Что же до наркоманок, многие из которых считались «вылеченными», побывав в кентуккийском госпитале, то им всего было мало…

Дважды в неделю было богослужение, раз в неделю (а к концу моего срока уже только раз в полмесяца) показывали кинофильм. Посещение церкви, когда-то обязательное, теперь стало добровольным. Многие заключенные были религиозны и истово молились, другие верили, что хождение в церковь поможет им досрочно освободиться. Что касается меня, то я не ходила ни в церковь, ни в кино. Я зарегистрировалась как неверующая, а смотреть фильмы не было никакой охоты. В течение всего моего пребывания в тюрьме я почти каждый вечер ровно в семь часов запиралась в своей комнате. Наступали вожделенные часы относительной тишины и покоя. Всех заключенных, от шестнадцатилетних подростков до седых старух, у нас называли «девушками». Всех звали только по имени. Вначале подобная фамильярность раздражает, но потом начинаешь понимать, что так лучше: к моменту освобождения заключенные обычно не помнят фамилий своих соседей по тюрьме, и это уменьшает вероятность какого-нибудь шантажа или других неприятностей…

Наконец «ориентация» закончилась. Всех нас по одиночке повели в подвал для проверки личного имущества. Кое-что можно было оставить при себе, а остальное — отправить по почте домой (за свой счет). Шляпу, несколько шарфов и носовых платков я попросила передать женщинам, работающим на воздухе. К счастью, Клодия, Бетти и я давно еще узнали от одного друга, сидевшего в тюрьме, что именно можно взять с собой. Впрочем, правила на сей счет меняются с ошеломляющей внезапностью. Все же у нас осталось несколько вещей, которые в этой обстановке оказались буквально драгоценными. Мне оставили две пары простых туфель (дар Красного Креста), две пары очков, два свитера, три пары чулок, пять носовых платков, два шарфа, пояс, гребень и щетку, набор для маникюра, зубную щетку и пасту, тальк, ручное зеркальце и фотографию сына. Но я очень возмутилась, когда надзирательница взяла мои совсем новенькие свитеры с еще не оторванными этикетками, вымочила их в холодной воде и вернула только после просушки на складе. Вот вам еще пример глупейшей предосторожности: так якобы можно предупредить контрабандную доставку наркотиков в тюрьму. Это выглядело тем более нелепым, что тюбики с зубной пастой и коробки с тальком никем не проверялись.

Другие заключенные завидовали нашему «богатству» и уже было приняли нас за каких-то фавориток дяди Сэма. Они удивились, узнав, что и сами могли привезти с собой то же самое. Но об этом им никто не сказал. Еще в нью-йоркской тюрьме мы навели необходимые справки. Но, по непонятным причинам, тамошняя администрация не знакомила женщин, направляемых в Олдерсон, со списком разрешаемых вещей. Если бы они познакомились с этим списком заранее, то теперь им было бы намного легче. Разве трудно напечатать этот список, разослать его по всем тюрьмам и в дни свиданий выдавать родственникам заключенных? У многих болели ноги от грубой казенной обуви.

Два события этого периода очень порадовали меня и Бетти. Во-первых, мы обнаружили довольно много хороших книг в шкафу, стоявшем в коридоре. Это был настоящий «подарок судьбы» — тогда нам еще не разрешали ходить в библиотеку и читать газеты. Среди книг мы нашли «Древо свободы» Элизабет Пэдж, увесистый том в 979 страниц, посвященный истории США от начала Американской революции до избрания президентом Томаса Джефферсона. Какое поучительное чтение для заключенных! Автор описывает борьбу за Билль о правах[14], рассказывает об отмене Джефферсоном законов об «иностранцах» и о «мятежах»[15],— этих прототипов позорного закона Смита. Он выпустил на свободу всех невинно осужденных и распорядился возвратить уплаченные ими денежные штрафы. К сожалению, теперь в США не было Джефферсона, который поступил бы так же с нами.