В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Период «ориентации» выявляет множество людских свойств и наклонностей. Мелкие кражи были обычным явлением. Давали себя знать и расовые предрассудки. Негритянки из южных штатов относились сдержанно и подозрительно ко всем, даже к негритянкам с севера. Их доверие можно было завоевать только добрыми поступками, слова тут не помогали. Многие из этих женщин до тюрьмы жили в ужасающей нищете, систематически недоедали. Тюремный быт представлялся им чуть ли не верхом комфорта и благополучия. «Никогда вам не было так хорошо!» — поддразнивали их подруги. Были здесь и быстро разбогатевшие мошенницы, прожигательницы жизни, привыкшие ко всякой роскоши; о таких метко говорили: «Приехала в Олдерсон на собственном кадиллаке». Были настоящие работяги, с огрубевшими от труда руками; другие, напротив, нагло хвастались тем, что никогда не работали. Были хорошо воспитанные, образованные женщины из зажиточных семей и дочери разведенных родителей или девушки, выросшие в интернатах. Я поняла потом, что во время «ориентации» можно познакомиться со всеми категориями обитательниц тюрьмы. Но я не встретила в Олдерсоне ни одной богатой женщины.

Никто из нашей группы не был приговорен к особенно длительному сроку, и к моменту моего освобождения почти все, с кем я проходила период «ориентации», уже были на свободе. Многие, еще совсем молодые, очутились в тюрьме впервые. Около половины составляли негритянки, некоторые говорили только по-испански. Преступления были самые разные: кражи и подделка денег, угон автомобилей через границы штатов, самогоноварение и тайная торговля спиртным, растраты, шантаж, проституция и переправка проституток через границы страны или штатов, контрабанда, торговля наркотиками и наркомания. Порой было невозможно разобраться, кого посадили за дело и кого зря. Многие женщины рассказывали совершенно правдоподобные истории — те самые, которые они раньше излагали полицейским, следователям, адвокатам, судьям, присяжным. Их рассказы звучали убедительно. Как-то мой друг Гэс Холл[13], беседуя со мной о возможном аресте, сказал: «В тюрьме тебе покажется, что все так же невиновны, как и ты!» Лишь немногие заключенные, чаще всего закоренелые преступницы, откровенно признавались нам, как и за что их «сцапали». Ничуть не жалея о содеянном, они зато без конца анализировали все свои ошибки и промахи, приведшие к их аресту. Истинным «преступлением» они считали лишь одно: попасться в лапы полиции и очутиться в тюрьме.

Многие из этих историй волновали и даже трогали меня. Помню, как мы с Бетти привязались к одной очень приветливой и деликатной негритянке с Юга, задержанной за попытку расплатиться фальшивой банкнотой. Она посещала колледж миссис Мэри Макклод Бетюн во Флориде, но не указала этого в анкете, опасаясь бросить тень на миссис Бетюн и ее учебное заведение. Однажды эту негритянку вызвали в администрацию и сообщили о внезапной смерти ее единственной дочери. Ей разрешили поехать на похороны при условии, что она оплатит стоимость проездных билетов себе и сопровождающей надзирательнице. Столько денег она, конечно, не имела, и мы решили сложиться, чтобы собрать нужную сумму. Однако нам это запретили — тюремные правила не допускали никаких видов взаимопомощи…

В дни «ориентации» я обратила внимание на двух девчонок лет по шестнадцати, родившихся в Нью-Кенсингтоне (штат Пенсильвания), но доставленных сюда из Техаса. На «одолженной» машине они совершили увеселительную поездку по нескольким штатам в обществе двух солдат, их земляков. По закону Дайера за угон автомобиля карается не только водитель, но и пассажиры. В данном случае речь шла отнюдь не о беспризорных детях; напротив, обе они были просто избалованные дочки состоятельных родителей и ждали, что те вот-вот приедут за ними и увезут домой. Но сделать это было не так-то легко.

Находясь в обществе других заключенных, они держались неплохо, но по ночам, оставшись наедине, жалобно плакали, совсем как маленькие. Бетти Ганнет приказали спать с ними в одной комнате. Она утешала их, как могла. Все наши женщины считали своим долгом поучить их уму-разуму и хорошему поведению. В конце концов их освободили и отдали под присмотр родителей. Но страшно другое: они здесь многое узнали об ужасных преступлениях и мерзких пороках, наслышались всяких непристойностей. Таких малолетних правонарушителей следовало бы изолировать от шумных и разбитных, прошедших огни и воды матерых уголовниц. Преступление, совершенное властями по отношению к этим двум девочкам, было куда больше, чем их собственный проступок.