В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Хорошо после трех суток полной изоляции оказаться вновь среди людей. Мы — Бетти Ганнет и я — были опять вдвоем, но с огорчением узнали, что едва наша группа прибыла на место, как Клодию Джонс тут же отправили в больницу. Она страдала астмой и еще в Нью-Йорке несколько раз лежала в госпитале. Быть может, именно поэтому судья Димок приговорил ее только к одному году заключения в отличие от Бетти и меня, получивших соответственно два и три года. Через несколько дней после нашего выхода из одиночных камер стало известно, что в больнице кто-то умер от сердечного приступа. Мы чуть не обезумели с горя, но вскоре успокоились. Клодия тайно сообщила нам, что выздоравливает, а умер, как выяснилось, заключенный из соседней мужской тюрьмы, работавший у нас.

Нас повезли группами в поликлинику расположенного поблизости госпиталя, подведомственного министерству здравоохранения и образования. Там работали две женщины-врача и несколько квалифицированных медсестер. Последнее казалось необычным. В большинстве мужских тюрем вспомогательный медицинский персонал состоит целиком из заключенных. Но в Олдерсон часто прибывали беременные женщины, нуждавшиеся в профессиональном уходе. Одна из врачей сказала мне при взвешивании: «Ведь в России нет толстых, почему вы туда не поехали, похудели бы?..» Я спокойно ответила: «Потому что меня послали в Олдерсон». Затем настала очередь Бетти Ганнет. Врачу захотелось поддеть и ее каким-нибудь антикоммунистическим замечанием. Вслед за Бетти вошла заключенная по фамилии Джонс. Врач по ошибке приняла ее за Клодию и насмешливо спросила: «Что, еще одна по закону Смита?» «Нет, меня за подлог», — ответила женщина под общий смех.

Зная о поистине героической борьбе наших женщин за право получать медицинское образование, я всегда с восхищением относилась к американкам-врачам. Но этих двух «докторш» я, как и все заключенные, просто возненавидела. Все мы вздохнули свободно, когда через некоторое время их откомандировали из Олдерсона. Выслушав любую жалобу больных женщин, они неизменно говорили: «Все это вы только воображаете!» Однажды по случаю какого-то праздника заключенные сыграли любительский спектакль, где остроумно обыгрывалась эта реплика.

Медицинское обследование показало, что у меня высокое кровяное давление и артрит. Колени плохо сгибались, мне было больно ходить. Когда я попросила доктора перевести меня на диету, она ответила: «Готовьте себе сами». За все время заключения я ходила в поликлинику только для проверки давления крови и веса. Когда я пришла туда впервые, меня неожиданно обрадовала одна медсестра. Взяв пробу крови, она склонилась ко мне и шепнула: «Дороти сердечно вам кланяется». То был привет от Дороти Роуз Бламберг, приговоренной к трем годам тюрьмы по балтиморскому процессу о «нарушении закона Смита». Регина Фрэнкфелд, осужденная по тому же делу, уже успела отбыть двухлетний срок и вышла на свободу до нашего прибытия. Дороти Бламберг содержалась в одном из коттеджей на верхней территории. По субботам, направляясь в библиотеку, я проходила мимо него. Обычно она выходила и приветствовала меня. Очаровательная маленькая женщина, в синих брюках и жакете, с длинными волосами, ниспадающими вдоль спины, она походила на девушку, хотя была уже бабушкой. Ей разрешали идти со мной только до конца дворика ее коттеджа. Мы передвигались черепашьим шагом, чтобы хоть несколько минут побыть вместе и обменяться новостями из «того мира».

Приветливая и отзывчивая, она пользовалась любовью и уважением своих подруг по коттеджу. Незадолго до освобождения, когда в тюрьме вдруг объявили десегрегацию, Дороти перевели в другой коттедж, куда переселили также нескольких заключенных-негритянок. Но нам было только приятно и лестно от того, что мы, коммунисты, помогаем устранять расовую сегрегацию в тюрьмах.

Эту приятную новость мне сообщила Айва Тогури д'Аквино, отбывавшая срок от семи до десяти лет за то, что в военное время вела якобы радиопередачи из Японии и, следовательно, изменяла родине. Газеты называли ее Токийской Розой, но в тюрьме не разрешалось употреблять это прозвище. Впоследствии в обстановке рекламной шумихи в прессе и по радио ее освободили, чтобы выслать из страны. Однако депортация не состоялась: Айва Тогури, хотя и японка по происхождению, была американкой по рождению, и такой прецедент мог бы быть использован для высылки множества других граждан.

Несколько раз нас водили в школу проходить «тесты». Здание школы называлось Вилдебрандт-холл — по имени женщины, занимавшей в двадцатых годах пост помощника министра юстиции США; по ее инициативе и была построена Олдерсонская тюрьма. Я никогда еще не подвергалась таким «тестам» и напоминала себе одного малыша, бывшего одноклассника моей Кэти, который однажды прибежал домой в слезах и заявил: «Меня экзаменовали на идиота, и я провалился». Вот отрывок из моего письма к Кэти: