Читаем В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной полностью

В связи с приездом Беннета день 4 июля отпраздновали особенно торжественно. В обед нам дали жареную курицу и по бутылке кока-колы. От своей я отказалась из уважения к нашим французским товарищам, презирающим это пойло. Во многих европейских странах кока-кола стала синонимом американского плана Маршалла и всего, что с ним связано. В 1950 году, находясь в Париже, я была приглашена на банкет по случаю восьмидесятилетия Марселя Кашена, главного редактора «Юманите» — газеты Французской коммунистической партии. Официант, подойдя ко мне с бутылкой шампанского, шутливо спросил: «Может быть, американский товарищ предпочитает кока-колу?» Я поспешила заверить его, что даже вкуса ее не знаю. И то была правда — я никогда ее в рот не брала. Оказалось, что когда-то этот официант работал в нью-йоркском отеле «Уолдорф-Астория».

В честь дня 4 июля на нижней территории устроили состязания в скоростной ходьбе и по бейсболу. Многие девушки-заключенные оказались отличными спортсменками. Затем состоялся конкурс на самый оригинальный костюм. Ко всеобщему удивлению, первая премия досталась нашему коттеджу «строжайшего надзора», этому третируемому пасынку Олдерсонской тюрьмы. Премией мы были обязаны все той же Клодии Джонс. Она сколотила группу энтузиасток, которые в течение многих дней работали над костюмами для театрализованного исполнения популярной песенки «Дэйви Крокетт». Клодия перерыла весь «театральный гардероб» в здании школы и отобрала костюмы индейцев, скаутов и т. п.

Кроме нескольких угрюмых, явно антиобщественных одиночек, в конкурсе на лучший костюм участвовали все. Победителей награждали сладостями и сигаретами. Прежде чем вернуть одежду на склад, женщины тщательно вычистили и выгладили ее. Клодия убедительно доказала, что ценой сравнительно небольших усилий даже в нашем коттедже, за которым закрепилась репутация самого отсталого, можно сколотить прекрасный трудовой коллектив, заслуженно гордящийся своими успехами.

7 августа 1955 года мне исполнилось шестьдесят пять лет. Мой день рождения был отпразднован в Олдерсоне и отмечен за его пределами. Кэти оповестила о нем многих — друзей, знакомых и просто знавших меня людей. В Олдерсон устремился целый поток поздравлений. Мне их, конечно, не вручили, но они произвели довольно сильное впечатление на администрацию.

Часть поздравлений попала к Кэти. Мне особенно дорого следующее:

«Сердечно поздравляю вас с днем рождения, дорогая Элизабет Флинн! Пусть мысль о служении человечеству наполнит ваше мужественное сердце силой и покоем.

Любящая вас Элен Келлер»[25].

Другое поздравление было от Шона О'Кейси[26].

«Дорогой друг, — писал он. — Вы ирландка и, слава богу, не стыдитесь этого. Узнал, что 7 августа этого года вам исполняется шестьдесят пять лет. Я, которому скоро стукнет семьдесят шесть, шлю вам — где бы вы ни находились, в тюрьме или на свободе, — мой искреннейший привет. По-моему, бессмысленно думать о вас иначе, как об отважной и благородной женщине, которая, подобно большинству художников, поэтов и мыслителей, стремящихся к новым решениям жизненных проблем, неизменно и принципиально считала, что все люди рождаются равными и поэтому должны пользоваться одинаковыми возможностями жить полноценной жизнью. Мир не есть собственность того или другого человека, он принадлежит всем мужчинам и женщинам, и они вправе получать от него максимум того, что он может им дать. Как бы жизнь ни была трудна, но она может озариться золотым светом. И лучи его проникают даже туда, где вы теперь находитесь. Они проникают в тюремную камеру и ласкают душу мужественной и доброй женщины — Элизабет Гэрли Флинн. Шлю вам, дорогая моя ирландка, теплый привет и любовь.

Преданный вам Шон О'Кейси».

Кэти написала мне, что д-р Клеменс Франс прислал ей из Голуэя (Ирландия) старинную шаль — драгоценную семейную реликвию. Наша мать родилась в Голуэе, и этот подарок был мне особенно дорог. Кэти любовно сберегла его для меня. Сестра сообщала мне о бесчисленных других поздравлениях. Со временем я их получила от нее вместе с пачками статей обо мне, вырезанных из газет и журналов. Девушки из нашего коттеджа сделали мне несколько трогательных подарков, поднесли «адрес», подписанный всеми, и спели «С днем рождения». Так промелькнула еще одна веха в моей жизни — день рождения в тюрьме.

Я ухожу «в подполье»

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное