В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Моя сестра Кэти испугалась, решив, что эта заметка помешает нашей переписке. Она позвонила Мэррею Кэмптону, и он успокоил ее. Между прочим, он сказал, что узнал о моей статье от одного своего знакомого из Техаса.

Снова в 26-м коттедже

Пасхальное воскресенье было моим первым праздником в тюрьме, который принес с собой некоторые перемены. В страстную пятницу нам неожиданно приказали в течение суток подготовиться к переселению из Дзвис-холл 2. Впрочем, об этом поговаривали и раньше. 26-й коттедж был заново выкрашен и тщательно убран. «Ориентацию» перевели на нижний этаж Дэвис-холла. Количество заключенных непрерывно увеличивалось, и теперь для вновь поступающих потребовалось все это здание.

Пасхальный обед оказался для всех сюрпризом. Так мы «роскошествовали» лишь в редкие праздники или когда приезжало большое начальство из Бюро по досрочному освобождению. В виде исключения женщинам разрешили курить за столом. В это воскресенье я была на любительском концерте и слушала «межрасовый хор» вперемежку с сольными номерами на рояле и органе.

Мы уложили свои пожитки и перекочевали обратно в известный нам маленький коттедж. Мне отвели небольшую комнатку с зарешеченным окном, куда прежде запирали проштрафившихся. Она находилась на темной стороне нижнего этажа. В комнатах напротив жили надзирательницы, а через три двери от меня был кабинет дежурной. Таким образом я продолжала оставаться под «строжайшим надзором». Коттедж стоял в неглубокой лощине. Мое окно выходило в парк, усеянный обломками скал и полный прелестных весенних цветов. Для работы моя клетушка была чересчур мала, поэтому я шила в общей комнате, знакомой мне по периоду «ориентации». В теплые дни я трудилась на маленьком балконе, откуда открывался вид на реку, горы и железную дорогу. Впрочем, вскоре мне это запретили. К счастью, радиоприемник находился в другом конце коридора. Четверым из нас, жившим на первом этаже, разрешали умываться в подвальной душевой. Объяснялось это тем, что А., моей давней приятельнице-негритянке, жившей теперь в соседней со мной комнате, запретили подыматься на второй этаж. Начальство боялось ее возможных стычек с другими заключенными, и надзирательницы не спускали с нее глаз. Сначала она расстроилась — на втором этаже у нее была близкая подруга. Но мисс Джонс, помощница начальницы тюрьмы, сумела успокоить ее. В то время кроме нас внизу находилась еще одна пожилая американка ирландского происхождения. Но она отнеслась к А. вполне доброжелательно. «Вам здесь будет совсем неплохо, — сказала мисс Джонс негритянке. — Вас только трое: вы, Элизабет и К. Прямо как в частной квартире!» Я усмехнулась. Наконец А. примирилась со своим положением, и мы начали жить втроем в своей «квартире».

Мою соседку ирландку направили сюда прямо после «ориентации» — из-за очень плохого состояния здоровья ее нельзя было поселить в обычном коттедже. Она испытывала чувство унижения от того, что очутилась среди «такой публики». Бранные, непристойные слова причиняли ей почти физическое страдание. Ей казалось ужасным, что и я попала в такое место, и она никак не могла понять, почему я по-дружески отношусь к остальным. Она запуталась в каких-то финансовых делах, связанных с имуществом ее покойного отца, тайно от матери и дочери незаконно завладела всем наследством, считая, что только она способна распорядиться им должным образом. Было вполне очевидно, что это не вульгарная воровка, но упрямая, своенравная женщина, железной рукой управлявшая своей семьей. Следуя советам священника, тюремной администрации и своего адвоката, она в конце концов согласилась вернуть соответствующую долю членам своей семьи, и суд сократил ей срок заключения.

Но напоследок ей страшно не повезло. Однажды, уже совсем незадолго до ее освобождения, другая заключенная, быстро спускавшаяся сверху с кипой белья в руках, нечаянно налетела на нее. Не удержавшись на скользком полу, К. упала и сломала ключицу. Кость никак не срасталась, и она покинула Олдерсон с рукой на перевязи, заявив, что возбудит иск против федерального управления тюрем. Виновницей этого несчастья была моя молодая приятельница-блондинка. Она расплакалась, помогла раненой добраться до больницы и очень мучилась от сознания своей вины. Но из ряда вопросов, заданных нам и другим, мы поняли, что администрация решила обвинить девушку в преднамеренном нанесении увечья этой женщине, чтобы тем самым снять с себя всякую ответственность. Это вызвало всеобщее возмущение, и сама К. категорически заявила, что пострадала от несчастного случая.