В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

В своей книге д-р Гаррис ничего не пишет об агитационной работе, которую развернули женщины-политзаключенные во время первой мировой войны. Социалистки вроде Кэйт Ричардс О'Хэйр или анархистки вроде Эммы Голдмэн разоблачали невыносимые условия содержания федеральных заключенных, настаивали на необходимости срочной реформы американской пенитенциарной системы. Особенно активно работала Кэйт Ричардс О'Хэйр, одна из первых жертв закона о шпионаже 1917 года, приговоренная к пяти годам заключения в центральной тюрьме штата Миссури. Там к ней присоединились Эмма Голдмэн, Молли Стайнер и другие «политические». Приговор по делу О'Хэйр отменил сам президент Вильсон: церковная федерация города Чикаго неопровержимо доказала, что ее арест в штате Северная Дакота, где она выступала на собраниях, был решительно ничем не обоснован, а судебный процесс инсценирован от начала до конца. Выйдя на свободу, она развернула кампанию за амнистию сотен других «политических», невинно осужденных по законам военного времени. В 1922 году она организовала небывалый и, как оказалось, победоносный детский поход за амнистию в Вашингтон. Она сама назвала его «живой петицией, которую правительство не сможет выбросить в корзину, как ненужную бумажку». Под давлением ребят президент Гардинг освободил их отцов — издольщиков из Арканзаса и Миссури, осужденных за антимилитаристские настроения.

После освобождения политзаключенных Кэйт О'Хэйр продолжала борьбу за тюремную реформу. По поручению так называемой Лиги защиты фабричных марок при Американской федерации труда она развернула кампанию за запрещение открытой продажи тюремных изделий, конкурирующих с изделиями, изготовленными членами профсоюзов. И тут она добилась своего: вышло распоряжение — всю продукцию «тюремной промышленности» использовать для нужд тюрем и федеральных учреждений. Женщина деятельная и неутомимая, Кэйт Ричардс О'Хэйр, несомненно, во многом помогла созданию Олдерсонской тюрьмы. Именно она, выступая в многочисленных женских организациях с рассказами о собственном горьком опыте политзаключенной, побудила их активно поддержать идею организации этого нового и необычного исправительного дома.

«Запрещается…»

Федеральная исправительная женская тюрьма в Олдерсоне (штат Западная Виргиния) старалась сохранять облик вполне современного, гуманного учреждения. Этому помогал окрестный ландшафт. Когда мы там находились, заключенные часто шутили: «Чего вы еще хотите? Ведь тут не хуже, чем на курорте Уайт-Салфер-Спрингс, — те же горы, воздух, река, деревья, цветы! Где еще вы жили так хорошо?» На это неизменно следовал ответ: «А мне хочется посидеть с президентом на веранде за коктейлем». (В отеле городка Уайт-Салфер-Спрингс в то время состоялась встреча президентов США и Мексики!) Ни надзирательницы, ни заключенные не носили формы, хотя поговаривали, будто вскоре ее введут. Посетители и адвокаты отмечали, что с ними обращаются вежливее, чем в других тюрьмах.

Но, несмотря на все это, в Олдерсоне царила гнетущая тюремная атмосфера, которая изо дня в день становилась все более невыносимой. Все туже завинчивались гайки, все меньше оставалось «привилегий». От обычаев и духа, царивших при Мэри Гаррис, отошли несказанно далеко. Доверие к людям, раскрывавшее хорошее даже в худших из них, сменилось недоверием и подозрительностью, такой обстановкой, когда заключенные вечно были в чем-то «виноваты». Никакое проявление инициативы не поощрялось. Любые предложения, исходившие от заключенных, отвергались. Но если администрация просила надзирательниц улучшить что-то, например обслуживание в столовой, те без стеснения выдавали соответствующие предложения заключенных за свои. Как-то я спросила надзирательницу: «Почему бы нам не есть суп обычными столовыми ложками, а не чайными?» Та глубокомысленно ответила: «Да, это, пожалуй, сэкономило бы немало времени».

Одна за другой отменялись привилегии, введенные Мэри Гаррис: право заключенной пойти в праздничный день в гости к надзирательнице, живущей за пределами тюрьмы, обмен визитами между заключенными, живущими в разных коттеджах, массовые танцы под открытым небом, хоровое пение в сочельник. Женщины говорили с горечью: «Все, что нам нравится, запрещают!» Организованных спортивных занятий не было, если не считать игры в мяч перед коттеджем.

Когда мы прибыли в тюрьму, там была вольнонаемная «религиозная наставница», приятная молодая женщина, окончившая квакерский колледж. Ей разрешали приходить в коттеджи, беседовать с заключенными в их комнатах. Она обращалась с арестантками как с равными, и все любили и ценили ее. Но через год она ушла, и никто ее не заменил. Говорили, что администрации не понравилось ее благожелательное отношение к пуэрториканским «националисткам». Об одной из них она мне сказала: «Д. настоящая святая. Чем, по-вашему, я могла бы ей помочь?»