В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Мы не понимали, почему одних освобождали, а других оставляли в заключении. Возможно, здесь играли роль какие-то особые критерии, но нам казалось, что во всем этом царят случай и произвол. Когда тюрьма переполнялась, освобождали побольше. Не было никакого смысла оставлять в Олдерсоне молоденьких девушек или матерей семейств, особенно если они были осуждены впервые и за незначительные преступления. Ведь во время предварительного заключения и тем более в тюрьме с ними обращались настолько сурово, что они вряд ли рискнули бы снова нарушить закон или условия досрочного освобождения, если, конечно, тюрьма уже не разложила их морально. Но длительное заключение неизбежно их развращало.

Было много разговоров о том, почему одним удается выбраться на волю, а другим нет. Преобладало мнение, что здесь играют роль политические соображения. Сплошь и рядом Бюро по досрочному освобождению проявляло трусливый и бессердечный бюрократизм, особенно когда дело шло об известных заключенных. В 1958 году было отклонено около 68 процентов заявлений о досрочном освобождении, поданных во всех федеральных тюрьмах США; 17 процентов освобожденных досрочно и вновь водворенных в тюрьмы провинились в несоблюдении всяких мелких формальностей, а 25 процентов были арестованы за новые преступления. А ведь не исключено, что именно получившие отказ вели бы себя на свободе лучше, чем эти 25 процентов рецидивистов, чьи новые преступления и вторичное заключение дали бульварной прессе, падкой до сенсаций, повод дискредитировать всю систему досрочного освобождения.

Вопрос о рецидивизме, или повторных преступлениях, куда важнее проблемы досрочного освобождения. Какой это вызов всей американской пенитенциарной системе, претендующей на исправительные и воспитательные функции, если свыше 66 процентов заключенных в тюрьмы мужчин и женщин — рецидивисты! Все начинается в ту самую минуту, когда, отбыв первое наказание, человек выходит из тюремных ворот. Ведь у него словно клеймо на лбу! Приспособиться к нормальной жизни очень трудно, а особенно тому, кто отсидел длительный срок. Я знала женщин, которые боялись просить о досрочном освобождении и с ужасом дожидались дня выхода на волю. Пока они сидели в тюрьме, мужья разводились с ними, семьи отрекались от них, дети вырастали где-то на стороне. Выходя из тюрьмы, они как бы воскресали из мертвых, но это были уже безвестные и никому не нужные люди.

Женщина, освобожденная из тюрьмы, на первых порах нуждается в помощи, особенно материальной, чтобы как-то начать новую жизнь. Но выходившим на волю выдавали только деньги на проезд и еще несколько долларов на самые необходимые расходы. Этого хватало очень ненадолго. А если освобождаемые располагали собственными средствами, как, например, мы, то дядя Сэм не давал им ни одного цента. Разве удивительно поэтому, что многие бывшие заключенные возвращаются в уголовную среду и начинают прежний образ жизни. У них просто нет другого выбора. Если бы им позволили поселиться в незнакомом городе, помогли подыскать работу и приличное жилище, дали возможность приобрести новых друзей, то их реабилитация не была бы пустой фразой. А в действительности бывших заключенных травят и полиция и ФБР. Если где-то совершается преступление, на них в первую очередь устраивают облавы. Предприниматели, узнав об их прошлом, тут же выгоняют их. А бывает и так: Бюро по досрочному освобождению помогает выпущенному на волю заключенному устроиться на работу, а ФБР вслед за этим добивается его увольнения. Помощь бывшим арестантам со стороны полиции или детективов существует только в воображении сценаристов радио и телевидения, которые плохо разбираются в этих делах. И получается, что человеку, вышедшему из тюрьмы, крайне трудно, вернее, невозможно открыть новую страницу жизни и добиться успеха. Вот в чем причина огромного количества рецидивов. Однажды при мне надзирательница спросила молодую заключенную: «Вы совершили бы это преступление снова?» Та ответила: «Да, если бы мои дети снова стали голодать!»

Осужденным по закону Смита досрочное освобождение не полагалось, хотя кое-кто и просил о нем. Бетти и я убедили Клодию подать заявление, сославшись на плохое здоровье. Но это оказалось бесполезным. Как политзаключенная, она доказывала свою невиновность, отстаивала свои конституционные права, требовала освобождения и оправдания. В ее заявлении не было обычных покаяний и обещаний «исправиться». Как и следовало ожидать, ей отказали.