Вскоре после окончания вечерней смены и ухода дежурной в коттедж являлась другая надзирательница для осмотра всего хозяйства: общей комнаты, душевых, кладовой, аптечки, рабочих столов, освещения. Проверялись все двери — они должны были быть на замке. Если дежурила кто-нибудь из «милашек», то заключенные сами помогали ей наводить порядок, показывали, где не заперта дверь или не выключена лампочка. Другое дело «фараонши» — тем приходилось делать все самим.
Когда мы находились в Олдерсоне, надзирательницы-негритянки работали почти исключительно в коттеджах для черных заключенных. Летом 1955 года некоторых из них откомандировали в Терминэл-айленд, близ Лос-Анжелоса, где на месте бывшего центра по приему иммигрантов устроили федеральную тюрьму для мужчин и женщин. Туда же перевели несколько женщин-заключенных с тихоокеанского побережья, из западных штатов и Аляски. После этого заключенные из названных районов перестали поступать в Олдерсон. Надзирательницы-негритянки были наняты не из местных жителей. Они были намного образованнее своих белых коллег, некоторые во время войны служили в армии. Они рассказывали мне, как враждебно встретили их в Олдерсоне. Несколько белых надзирательниц с Юга, не желая работать с ними, ушли со службы. Их не пускали в городские рестораны даже вместе с белыми надзирательницами, в лучшем случае разрешали выносить еду в пакетах. Одной из них поручили руководство свинофермой. Дочь священника, она окончила колледж и не имела никакого представления о свиноводстве. Ферма обслуживалась только черными заключенными. Перед моим освобождением ее ликвидировали.
В 1955 году, после соответствующего решения Верховного суда, в Олдерсоне началась десегрегация. Надзирательниц-негритянок стали по очереди назначать на дежурство во все коттеджи. Одну из них — вдову с маленьким ребенком — направили к нам, в двадцать шестой. Ее муж погиб на войне. Несколько белых заключенных, науськиваемых «королевой бандитов», нагло заявили, что не желают есть с ней за одним столом или подчиняться ее распоряжениям. К несчастью, ее белая сменщица вела себя крайне провокационно и поощряла подобные настроения. Когда однажды надзирательница-негритянка убрала острые садовые инструменты из ящика для медикаментов и заперла их в кладовой, ее белая напарница тут же демонстративно перенесла их на прежнее место. А если негритянка делала какие-то перестановки мебели, белая восстанавливала все в прежнем виде. Такие конфликты между белыми надзирательницами были просто немыслимы. Обычно они скрывали взаимную неприязнь и действовали единым фронтом. А тут заключенные начали поддерживать враждующие стороны, и создалось прямо-таки безобразное положение.
Клодия и я решили вмешаться в это дело. Мы поговорили с заключенными-негритянками и с наиболее рассудительными из их белых подруг, разъяснили им, что черная надзирательница имеет такое же право на уважение, как всякая иная, и что нельзя оскорблять ее только из-за цвета кожи. Женщины согласились с нами, начали убеждать других, и вскоре все переменилось. Надзирательница-негритянка стала дружелюбной, приветливой, исчезла ее замкнутость и суровость. Хотя она была очень музыкальна и прекрасно играла на органе, администрация не привлекала ее к участию в любительских концертах. Изредка она играла на пианино в нашем коттедже. И все-таки какая-то внутренняя ожесточенность в ней осталась. Да и могло ли быть иначе? Клодия часто беседовала с ней, просила ее помягче обращаться с заключенными, не срывать своей горечи на беспомощных женщинах, тоже страдающих от тысячи несправедливостей. Через некоторое время ее откомандировали из Олдерсона. При прощании она расцеловала Клодию и крепко пожала мне руку — случай беспрецедентный в отношениях между надзирательницами и заключенными.
Мы с Клодией отлично понимали, что назначение негритянок на должность надзирательниц — сплошное лицемерие. Несмотря на указание сверху о десегрегации, негритянский служащий персонал непрерывно сокращался. Черных надзирательниц, переведенных в тюрьму Терминэл-айленд, заменили белыми. Одну надзирательницу-негритянку, пользовавшуюся всеобщим уважением, неожиданно уволили. Ее обвинили в незаконной передаче своего ключа какой-то арестантке. Все знали, что это была выдумка начальства, предлог для того, чтобы избавиться от черной. Так в Олдерсоне проводилась «десегрегация». К моменту моего освобождения среди тюремного персонала осталось только четыре негритянки. Лишь одну из них повысили по службе.
Мираж «досрочного освобождения»