В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Атмосфера в коттедже резко изменилась. Заключенные словно стали бояться меня — даже те, кому я сделала немало добра, кто обещал Клодии «заботиться об Элизабет». Я понимала, что все это неспроста, и виновницей этих перемен считала все ту же надзирательницу. Женщин-заключенных запугать нетрудно, особенно если они стремятся снова «заработать» утраченные зачетные дни, а как раз этого и добивалось большинство обитательниц 26-го коттеджа. Я не могла порицать их за это. Они и сами вначале не понимали, почему я вдруг впала в немилость. Я чувствовала, что заключенных нарочно восстанавливают против меня, как это часто делалось в отношении «политических», и не сомневалась, что здесь действует провокатор.

Можно было походатайствовать о переселении меня в другой коттедж, но не хотелось бежать от трудностей. Вскоре обнаружилась причастность к этому делу одной наркоманки, впоследствии переведенной в работный дом в Цинциннати. В нашем коттедже она была, так сказать, присяжной возмутительницей спокойствия и имела постоянный доступ к помощнице начальницы тюрьмы Боумэн, — она часто ходила в ее служебный домик на нашей территории. Заключенные боялись ее влияния «в верхах». Однажды, в субботу утром, когда она сидела в общей комнате, в ее комнате на втором этаже вспыхнул пожар: загорелся моток ниток, лежавший в ящике под кроватью. Створка на двери была опущена, а дверь заперта. Она обвинила другую заключенную в злонамеренном поджоге, но девушки, убиравшие соседние помещения, заявили, что к ней никто не заходил. Они не сомневались, что она сама сделала это, желая навлечь на кого-то беду.

Как-то я сцепилась с ней. Играя в карты, она время от времени издавала душераздирающие вопли. В конце концов, не выдержав, я попросила ее прекратить бессмысленный крик. Она нагло ответила: «Это моя пе-ни-тен-циар-ная при-ви-ле-гия! Здесь не дом призрения для престарелых леди!» У нее было несомненное преимущество — я никогда ни на кого не жаловалась, и она это отлично знала. Надзирательница, не взлюбившая меня, сидела тут же рядом, но не стала вмешиваться. Она что-то вязала для… этой самой девушки. Не случайно она называла ее «самой милой из всех». Что ж, такие им были нужны.

Через некоторое время эта «стукачка» доложила начальству, будто я не работаю, а все время рассказываю другим заключенным о коммунизме. Нескольких женщин вызвали в дирекцию и спросили о характере их разговоров со мной. О том же расспрашивали и надзирательницу, но со мной не поговорили ни разу. Одна надзирательница сказала мне: «Не обращайте на это внимания, Элизабет». Я последовала ее совету.

В начале декабря, в субботу утром, мне неожиданно объявили: «Сегодня вы переселитесь во 2-й коттедж и начнете работать в мастерской художественных изделий». Новость была приятной, но мне хотелось узнать, почему вдруг вышло такое распоряжение, и я попросила встречи со служащей по досрочному освобождению. К счастью, я вела подробную запись всех работ, которые выполнила в тюрьме начиная с периода «ориентации». Еще в самом начале одна надзирательница дала мне блокнот и посоветовала записывать в него все, ибо в официальный отчет по коттеджу вносятся только два слова: «Швейная работа». А так, мол, в случае необходимости у меня на руках будет детальный перечень всего, что я сделала. Поистине мудрый совет! Этот блокнот я и принесла служащей. Она просмотрела его, задержала на несколько дней у себя, а потом без каких-либо комментариев вернула мне. Но, по-видимому, именно этим объяснялось мое новое назначение на работу.

Впрочем, тюремная служащая объяснила это по-другому. Она заявила, что теперь, когда Клодии уже нет здесь, а я просидела в 26-м коттедже целых одиннадцать месяцев, мне следует переменить обстановку. Усмехнувшись про себя, я сделала вид, что оценила этот акт «гуманности». Она добавила, что до недавних пор 2-й коттедж был заселен только негритянками и что они там и теперь в большинстве. «Надеюсь, — сказала она в заключение, — что вы охотно пойдете туда и будете помогать нам проводить политику десегрегации». Я с радостью подтвердила ее предположение. Так я очутилась на новом месте. Подумать только, меня, заключенную, попросили помочь проведению в жизнь закона, принятого Верховным судом США, закона, утверждающего расовое равенство, за которое мы, коммунисты, всегда боролись! Тягостный для меня кризис кончился.