Читаем В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной полностью

Однажды по всей тюрьме распространился слух, будто пастор начал разглашать все, что заключенные женщины говорили ему на исповеди. После этого число посещающих церковь, а особенно исповедальню, резко сократилось. Одна из наших пуэрториканских «политических», католичка, решила серьезно поговорить с пастором. Ведь исповедь была для верующих заключенных чем-то очень важным, и пастор нередко давал им хорошие советы. Вскоре после этого тот напечатал в своем еженедельнике статью под названием «Священник никогда не разглашает тайн». Волнения улеглись, и все успокоились.

Я взяла в библиотеке книгу о деревьях. Как человек, выросший в городе, я не знала названий многих деревьев. Летом 1956 года, пользуясь относительно большей свободой, я, выходя на прогулку, всякий раз брала с собой эту книгу и с ее помощью старалась «опознавать» деревья. Я бродила по дорожкам, заглядывая в раскрытую книжку. Женщины, проходившие мимо, с недоумением косились в мою сторону. «Что ты делаешь, Элизабет? Читаешь деревьям роман?» — спрашивали они. Потом я увлеклась книгой о птицах, и тут кое-кто решил, что я окончательно свихнулась. «До чего дошла! Читает вслух малиновке! Не иначе — рехнулась!..» — печально вымолвила одна из моих приятельниц. В эту пору я очень быстро теряла в весе, и девушки из больницы, куда я ходила взвешиваться, говорили: «Элизабет, вы постепенно становитесь довольно изящной дамочкой! Скоро вы сможете подцепить какого-нибудь франта».

Разговоры о любви неизменно вызывали общий интерес. Но меня удивляло, почему заключенным не нравился кинофильм «Марти», завоевавший популярность во всей стране. Оказалось, что им нравятся только красавцы и красавицы, а не обыкновенные люди, показанные в этой картине. Несколько раз я смотрела фильмы с Фрэнком Синатрой, Дэнни Кэем, видела «Маленьких похитителей детей» и несколько других картин, о которых хорошо отзывались газеты. Часто тюремная цензура вырезала из кинолент отдельные кадры. Это раздражало всех. Мне были неприятны возбуждение и ажиотаж, царившие на просмотрах фильмов, и чаще всего я предпочитала оставаться в коттедже. В один из таких вечеров я написала стихотворение, позабавившее моих друзей. Оно называлось: «Каким я хотела бы видеть мужчину». Все очень интересовались моим корреспондентом д-ром Клеменсом Франсом, чья фотография стояла на моем письменном столе. «Какой интересный! — восхищались женщины. — Вы собираетесь замуж за него?» А когда я, смеясь, отвечала «нет», они принимались убеждать меня: «В ваши годы следует обзавестись семьей. Вас ждут только неприятности, если вы не бросите свою работу. Пусть другие занимаются ей!»

Все с огромным интересом относились к любому упоминанию обо мне в газетах и журналах. Однажды «Нью рипаблик». поместил редакционную статью с протестом против заключения меня в тюрьму по закону Смита. Женщины много смеялись над фразой о том, что по сравнению с правительством я «только мышь». Однажды, весной 1957 года, когда происходил съезд Коммунистической партии США, одна надзирательница позвала меня в кладовую мастерской и сказала: «Элизабет, я прочла в газете, что вас избрали членом какого-то совета директоров». В действительности речь шла о национальном руководящем органе нашей партии; я уже читала в «Нью-Йорк таймс» о моем заочном избрании в его состав. «Вы имеете в виду Коммунистическую партию?» — спросила я. Но она не могла этого припомнить: до нее, тупой тюремщицы, смысл слова «коммунист» не доходил. Она просто решила, что раз мое имя напечатано в газете, значит, это большая честь.

Расовая дискриминация

Даже после того, как по распоряжению свыше в коттеджах была проведена десегрегация, расовые предрассудки и дискриминация отнюдь не исчезли. Как и прежде, на самые трудные работы назначались заключенные-негритянки. Именно они трудились на ферме, в прачечной, на заготовке консервов, убирали коттеджи и ходили за свиньями.

Консервирование фруктов и овощей велось только в определенное время года и требовало большого напряжения сил. Многие негритянки из северных штатов имели образование и могли бы выполнять различную канцелярскую работу, но их к этой работе не допускали.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное