В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Мне также рассказали, что нью-йоркской полиции дают определенные «плановые задания» на аресты наркоманов. В 1959 году это подтвердил ушедший на пенсию пятидесятилетний начальник «наркотического отряда», признавшийся, что его заставляли производить многочисленные аресты, не считаясь ни с какими обстоятельствами. Еще я узнала, что среди наркоманов есть осведомители. Выдавая полиции своих товарищей по несчастью, они получают от нее в награду… все те же наркотики. О том же сообщалось и в отчете «Наркомания — преступление или болезнь?», опубликованном объединенным комитетом Американской ассоциации адвокатов и Американской ассоциации врачей. Как и другие эксперты, авторы отчета приходят к выводу о необходимости нового, научно-медицинского подхода к этому явлению, призывают не наказывать наркоманов долгосрочным тюремным заключением, требуют, чтобы врачам разрешили отпускать им определенные дозы наркотиков и чтобы для них была создана экспериментальная клиника. В отчете указывается на успех подобной практики в Англии и других европейских странах. Если все это провести в жизнь, то наркоманы в нашей стране перестанут быть париями или жертвами осведомителей и гангстеров. Мне было приятно узнать, что судья Эдвард Димок, разбиравший наше дело, входил в состав этого поистине гуманного комитета.

Отбывая длительные сроки в тюрьме, предоставленные самим себе, заключенные наркоманы, стремясь любой ценой раздобыть наркотики, прибегают подчас к самым страшным и опасным средствам. Однажды на доске объявлений появилось подписанное Кинзеллой предупреждение, что жидкость для чистки пишущих машинок представляет собой смертельный яд и что если кто-нибудь вдохнет ее пары, то серьезно повредит себе носоглотку и дыхательную систему. В нашей больнице уже лежало несколько женщин, рискнувших «принюхаться» к этому составу. Потом одна заключенная вздумала «раскурить» гребень из пластмассы. Она чуть не умерла, навсегда повредив себе легкие и сердце, и настолько исхудала, что муж, приехавший на свидание с ней, не сразу узнал ее. Несколько оправившись, она снова стала являться на работу в мастерской, но жила в Дэвис-холле под строжайшим надзором. Ее кормили особой пищей и запрещали курить сигареты, от которых у нее наступало удушье и даже обморочное состояние. Она выпрашивала курево у других заключенных, но те, заметив, какое действие производит на нее табачный дым, и испугавшись ответственности, перестали «выручать» подругу. Ей разрешили причесываться только металлическим гребнем и убрали подальше от нее все пластмассовые изделия. Она прибыла в Олдерсон с виду здоровой и упитанной, а вышла оттуда полускелетом.

Слухи и настроения

Нигде слухи не распространяются с такой быстротой, как в тюрьме. «Испорченный телефон» действует здесь вовсю. У некоторых мужья сидели в других тюрьмах, и из писем от них мы узнавали много любопытного. Часть информации поступала через газеты. В один прекрасный день в мою комнату влетела соседка и, задыхаясь, проговорила: «Тебя скоро выпустят, Элизабет!» «Очень приятно! — удивленно откликнулась я. — Но почему ты так думаешь? Я об этом ничего не слышала». «Это правда, — сказала она доверительным шепотом. — Так сказала сама миссис Рузвельт». Оказывается, кто-то показал ей газетную заметку о том, что вдова президента Рузвельта вместе с большой группой либерально настроенных американцев потребовала амнистии для меня и всех других осужденных по закону Смита. Не желая разочаровывать ее, я сказала: «Вот и прекрасно! Хотела бы я, чтобы миссис Рузвельт могла что-нибудь сделать для нас…»

Не прекращались слухи о якобы предстоявшей отставке Беннета. На пост начальника управления тюрем его назначили демократы, и заключенные почему-то были уверены, что республиканцы сместят его. «Очень уж у него тепленькое, сытное местечко», — говорили наши женщины. Однако Беннет и поныне занимает свою должность.

Как-то в апреле 1955 года одна молодая заключенная прибежала в столовую и завопила: «Билли Экштейн умер!»

Я спросила: «Кто это?» «Как, вы не знаете?!.. Экштейн — первый исполнитель блюзов!.. Ему не было равных!» — послышалось со всех сторон.

Заключенные были крайне удручены этим известием. На другой день я получила нью-йоркскую газету и узнала о смерти Альберта Эйнштейна, о котором все они знали не больше, чем я о Билли Экштейне. Когда я рассказала, кто он такой, все облегченно вздохнули, даже обрадовались. Смерть великого ученого мало их трогала.