Когда мы впервые спустились на нижнюю территорию, чтобы встретиться с нашими адвокатами миссис Кауфман и мистером Абтом, нас поразило, что в административном здании среди большого числа машинисток и стенографисток не было ни одной негритянки. Впрочем, впоследствии туда назначили одну негритянку, сидевшую якобы за неуплату налогов. Она была одной из секретарш нью-йоркского конгрессмена Адама Пауэлла, и суд над ней по всем признакам носил характер политической инсценировки. По непонятным причинам ее очень недолго продержали на «ориентации», перевели в один из лучших коттеджей на нижней территории, ввели в состав тюремного хора и назначили машинисткой в главный административный корпус. Другие заключенные-негритянки объясняли все это стремлением начальства Олдерсона добиться от конгрессмена Пауэлла лестных публичных отзывов о тюрьме. Еще говорили, что у этой заключенной удивительно светлая кожа и что ее даже трудно признать за негритянку.
В скором времени ее освободили досрочно. Я уверена, что у нее сложилось весьма обманчивое представление об Олдерсоне, где с ней обращались исключительно хорошо. Когда она была в тюрьме, я послала ей несколько номеров нью-йоркских газет, которые получала. Некоторые негритянки настоятельно просили меня встретиться с ней перед ее отъездом и рассказать правду о нашей тюрьме. Как-то, возвращаясь из тюремной лавки, я встретила ее, представилась и сказала: «Надеюсь, вы поняли, что обращение с вами вовсе не типично для здешнего отношения к неграм? Советую вам до отъезда поинтересоваться судьбой остальных заключенных-негритянок, а затем рассказать вашему конгрессмену, как трудно приходится им в Олдерсоне». Но она сильно разволновалась и, видимо, боясь вступать со мной в разговор, что-то пробормотала и почти мгновенно откланялась. После ее освобождения я что-то не слышала, чтобы она где-нибудь выступила в защиту женщин своей расы. Менее удачливые негритянки, не имевшие ни друзей, ни доступа к прессе, тоже были разочарованы и огорчены таким ее безучастием.
Большинство неграмотных составляли негритянки из южных штатов. Среди них почти не было наркоманок, да и вообще эти пожилые матроны, как правило, сидели не за моральное разложение, а за преступления попроще. Это были фабричные или сельскохозяйственные работницы — женщины, привыкшие к тяжелому труду, более солидные и рассудительные, чем многие их сестры из городов Севера. За последние несколько лет, когда было выпущено много правительственных облигаций — по социальному страхованию, в пользу ветеранов войны и т. д., — резко вырос процент краж, подпадающих под юрисдикцию федеральных судов. Таких воровок у нас было немного — гораздо больше сидело за самогоноварение, которое считается правонарушением «федерального значения».
В то время большинство этих женщин еще ничего не знало или знало очень мало о борьбе американских негров за равноправие. Возможно, сейчас, в связи с активизацией освободительного движения, они стали знать о нем больше. Я рассказала негритянкам из моего коттеджа о борьбе, которую вела в ту пору Отерин Люси, молодая негритянская студентка, добивавшаяся приема в Алабамский университет. Кое-кому мое сообщение понравилось, но другие насторожились: «А зачем ей, собственно, соваться куда не следует?» «Потому что она имеет право учиться, как и всякая другая американка!» — взволнованно ответила я, и мой тон удивил их. Осмелев, они сказали: «Может, ты и права».
Меня знали как близкого друга Клодии, и потому мне было легче беседовать с негритянками, чем большинству других белых заключенных. Негритянки доверяли мне и потому, что я была коммунистка. Я никогда не стыдила их за чрезмерную осторожность — уж слишком часто к ним придирались по всякому поводу. Их эксплуатировали и администрация и белые заключенные. Особенно неприятно вели себя белые южанки: они разговаривали с негритянками грубо и презрительно, считая, что те обязаны работать за них и прислуживать им.
Я слышала, что одна белая женщина предложила своей «подружке»-негритянке, чтобы та стала лесбийкой-проституткой, а она, белая, будет подыскивать ей клиенток. Так я впервые узнала о существовании сводниц среди лесбиек. Я слышала и потом, что такие есть.