Читаем В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной полностью

Вокруг наркоманов и спекулянтов наркотиками все время витает дыхание смерти. Их главари, сами обычно не наркоманы, но крупные гангстеры, не прощают им даже малейших отклонений от своих неписаных, но строжайших законов. Этот бизнес дает миллионные доходы, и тут шутки плохи. У его заправил длинные руки, и если они могут помочь человеку выйти из тюрьмы, то могут и сгноить его в ней. Повинуясь страху или в силу привычки, многие освобожденные возвращаются на ту же дорожку. Недаром о них говорят, что они «заарканены» навсегда.

Несмотря на явно губительное действие всех этих снадобий, наркоманы верят в их благотворность. Вот почему лишение наркомана морфия или опиума далеко не всегда равносильно его исцелению; точно так же нельзя излечить алкоголика, просто не давая ему спиртного, — потребность пить остается. Разговоры о первом уколе шприца или о первом глотке виски после освобождения занимали у заключенных больше всего времени. Часто та или другая из них хвасталась: «На воле я все время нюхала кокаин и хоть бы что — ни одного дня не хворала. А тут все время болезни одолевают». С тоской они предавались воспоминаниям: «Мы были спокойнее, счастливее, даже умнее, когда ежедневно принимали свою дозу». Одна заключенная рассказывала, что, находясь под действием наркотика, она гораздо быстрее решала кроссворды, чем в нормальном состоянии. Было просто жутко слушать, как они говорили молоденьким девушкам: «Вот бы тебе дозу героина — сразу бы полегчало на сердце!» Но должна сказать, что все эти женщины скорее одержимые, чем порочные существа. Долгосрочное заключение, конечно, никак не может исцелить этих эмоционально расстроенных, неуравновешенных женщин. Разве это преступницы? Нет, просто больные.

Если наркоманок арестовывали в одурманенном состоянии в первый раз и они попадали в нью-йоркский дом заключения, то там их ожидало «угощение холодной индейкой»: женщин погружали в ванну с холодной водой и держали в ней, пока действие наркотика не прекращалось. Эта варварская процедура вызывала рвоту, жестокую простуду, обмороки. Бывали даже смертельные случаи. До отправки в тюрьму на «отсидку» долгих сроков некоторых женщин «лечили» в Лексингтонской больнице. По данным так называемого Бюро наркотиков в Соединенных Штатах насчитывается 60 тысяч наркоманов. Лексингтонская больница вмещает только 1280 пациентов. К моменту прибытия в Олдерсон самые тяжкие страдания, вызванные отсутствием привычных доз наркотика, были обычно уже позади. Однако есть только один радикальный способ лечения — полное воздержание, и наркоманы знают это. Но «заарканенные» ничего не могут с собой поделать, даже страх перед судом и наказанием не может их удержать. За наркотики сажают в тюрьму на срок от пяти до десяти лет. Условное наказание или досрочное освобождение наркоманов не практикуются. В крайних случаях их приговаривают даже к пожизненному заключению или к смертной казни. Но пагубная страсть настолько сильна, что и это не останавливает.

После выхода из Олдерсона я прочла ряд работ о наркомании, которые подтвердили выводы, сделанные мной в тюрьме. В 1959 году вышла книга главного судьи Джона Мэртага и Сары Гаррис «Живущие во мраке». Авторы выступают за отмену суровых приговоров за наркоманию и за создание федеральной системы специальных амбулаторий, где больные под надзором врачей получали бы необходимые им дозы наркотиков. Генри Энслингер, возглавлявший в течение тридцати лет ведомство по борьбе с наркоманией и недавно ушедший на пенсию, ставит вопрос по-иному. На его взгляд, наркомания — это проблема, которой должны заниматься полиция и суды, не останавливаясь перед самыми суровыми репрессиями. Писатель Александер Кинг дает Энслингеру следующую характеристику:

«Вероятно, он войдет в историю медицины как главный противник введения новой, более легкой системы перевоспитания и исправления людей».

Энслингер указывает, что в США на покупку наркотиков ежегодно расходуется 350 миллионов долларов. Его садистские концепции о наказаниях наркоманов, конечно, не имели успеха, но он не унимался и яростно восставал против любых попыток облегчить участь этих людей.

О лечении наркомании я слышала кое-что от самих наркоманов. Мне сказали, что в Англии имеется всего около четырехсот наркоманов, но принудительного лечения там нет, и врачам разрешено отпускать этим больным наркотики по установленным номинальным ценам. «Господи, вот бы мне попасть в Англию!» — слышалось у нас на каждом шагу.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное