Читаем В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной полностью

Помню еще одного провокатора, некую Барбару Хартл из Сиэтла. И ее осудили по закону Смита — прежде она была одним из работников компартии в штате Вашингтон. Находясь в предварительном заключении и ожидая выпуска под залог, она стала осведомителем ФБР. По иронии судьбы и американского «правосудия» она, как отказавшаяся от подачи апелляции, была посажена в тюрьму. Несколько позже Верховный суд США прекратил сиэтлское дело о «нарушении закона Смита», и из остальных обвиняемых больше никого не осудили. Ко времени нашего прибытия заключенные еще не знали историю Барбары, но относились к ней с настороженностью: слишком уж часто ее посылали в какие-то таинственные поездки. Она выступала в качестве свидетельницы обвинения против Джона Хелмэна из Монтаны, чье дело впоследствии было прекращено, затем против подсудимых в Денвере, на процессах по закону Маккаррэна, при разборе дел депортируемых лиц и т. д.

Барбара Хартл водила грузовик молочной фермы, расположенной довольно далеко от тюрьмы. Когда Бетти Ганнет впервые пришла на главный склад, эта женщина как раз привезла туда молоко и другие продукты. «Привет, Бетти», — сказала Барбара и попыталась завязать с ней разговор. Но Бетти, обычно безукоризненно вежливая, к всеобщему удивлению, повернулась к Барбаре Хартл спиной. Как только та уехала, женщины обступили Бетти. «В чем дело? Почему ты с ней так обошлась?» — посыпались вопросы. Она сказала им, что из-за Барбары Хартл многих учителей и рабочих Северо-Запада уволили с работы, другим угрожали тюрьмой и высылкой. Раздались возмущенные возгласы: «Провокатор! Шпик! Подлая доносчица!» С этого дня все работницы склада не скрывали своей антипатии к ней.

Когда Бетти почувствовала, что тяжелый физический труд на складе становится для нее непосильным, она обратилась за советом к пожилой Смитсон, диетологу Олдерсонской тюрьмы, женщине строгой, но справедливой. Смитсон, сразу же распознав в Бетти тонкого и высокообразованного человека, попросила назначить ее к себе делопроизводителем. Однако должность эта была предоставлена не Бетти, а Барбаре Хартл. Понятно, что такой отвратительный, ничем не прикрытый фаворитизм отнюдь не мог поднять авторитет презренной стукачки.

Пресса и телевидение пытаются делать из провокаторов героев. Но очень уж трудно прославлять трусов и двурушников, у которых на уме только одно — выйти сухими из воды и урвать побольше денег. Их не ставят ни в грош даже те, кто пользуется их услугами. В тюрьме они в самый короткий срок оказываются в полной изоляции. Однажды Барбара Хартл привезла к нам в коттедж девушку с молочной фермы. Заговорив с вновь прибывшей, я охарактеризовала женщину, которая доставила ее. «Так вот оно что! — воскликнула девушка. — Теперь мне понятно, почему надзирательницы знали обо всем, что мы болтали на ферме».

После очередного вызова в суд для дачи свидетельских показаний Хартл не вернулась в Олдерсон. Теперь она преподает в антикоммунистической школе, возглавляемой пастором Билли Харджисом, одним из наших ультраправых фанатиков.

Олдерсонские нравы

Всякий начитанный человек знает о лесбийской любви, но немногие из нас сталкивались с этим явлением на свободе, и мы не подозревали, какое большое распространение оно может получить в определенных условиях. Лесбийская любовь и гомосексуализм процветают больше всего там, где женщины или мужчины долгое время живут в изоляции друг от друга.

Одна из юных арестанток нью-йоркского дома заключения заявила Дороти Дэй, редактору журнала «Кэтолик уоркер»: «Здесь с нами обращаются, как с животными, так почему же и нам не вести себя по-скотски?..»

Некоторые надзирательницы Олдерсонской тюрьмы очень сокрушались по поводу массового распространения лесбийской любви, особенно среди молодых арестанток. Старые и молодые первосрочницы, чьи преступления зачастую вовсе не были связаны с морально-бытовым разложением и которые никогда в жизни с этим не сталкивались и даже не слышали о подобных нравах, в тюрьме оказывались в общей компании с закоренелыми, опытными преступницами, с извращенными, наркоманками, проститутками, торговками наркотиками и т. п. Новенькие часто ужасались всеми этими вещами.

Американские тюрьмы не исправляют людей, а прививают им самые грязные пороки.

Грустно было смотреть на перемены, происходившие с некоторыми молодыми заключенными, знакомыми мне по периоду «ориентации». Постепенно их внешний облик, поведение, язык — все преображалось. За несколько месяцев миловидные, вежливые девушки становились подчеркнуто грубыми, многие нарочно стриглись и одевались «под мальчиков». Одни начинали заниматься лесбийской любовью из любопытства, других она развлекала, третьим казалась своего рода вызовом или формой протеста.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное