В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной

Одна из заключенных, высланных из Олдерсона, была феноменально толстая женщина с неразвитым, полудетским умом. Кстати, именно ее грозилась заколоть ножницами моя приятельница А. из 26-го коттеджа. Толстуху осудили за вымогательство: она пыталась получить деньги от убитых горем родителей, сказав им, что знает, где находится их похищенный ребенок. Это была ложь. К счастью для нее, она на самом деле ничего не знала. Преступников же схватили и казнили за убийство ребенка… В тюрьме эта полукретинка развлекалась довольно странным способом — вырезала дверные и другие замки и выбрасывала их в окно. Однажды она сорвала все замки с окон и дверей общей комнаты 26-го коттеджа. Девушки тут же подошли к распахнутым окнам, выходившим на Дэвис-холл и больницу, и принялись болтать с проходившими мимо заключенными. Когда надзирательница обнаружила исчезновение замков, доступ в общую комнату был прекращен и она оставалась закрытой, пока все окна не снабдили массивными щитами. Виновницу наказали одиночным заключением. Но вскоре она снова набедокурила — нарочно засорила водопровод и канализацию. После долгой, кропотливой работы охранникам наконец удалось прокачать и очистить трубы. Из канализационного колодца около коттеджа они выудили ее огромное платье и несколько пар брюк. Женщинам пришлось потратить целое воскресенье на мытье полов, залитых водой и нечистотами. Психопатку снова водворили в одиночку и продержали там, пока все немного поостыли. Ее бессмысленная выходка вызвала общую ярость, и поначалу все были готовы разорвать ее на куски. Она была явно невменяемой, и ее отправка из Олдерсона не опечалила никого. Мне, например, она как-то заявила, что желала бы стать… евангелисткой. Другой, кого в конце концов тоже отправили в Цинциннати, оказалась моя маленькая приятельница блондинка. Ее снова и снова сажали в карцер и набавляли ей срок. Некоторое время она находилась в одиночке при больнице, но потом опять вернулась в 26-й коттедж — в другие ее не принимали. Она пользовалась настолько похабными выражениями, что даже самые бывалые арестантки и те Морщились. Однажды мы все решили не разговаривать с лей — авось, образумится. Это действительно помогло: через несколько дней девушка не выдержала и со слезами на глазах стала просить прощения у всех, кого оскорбляла. Вдруг ее охватило желание овладеть благопристойной речью, и довольно скоро она усвоила, что можно говорить, а что нельзя. Если я произносила неизвестное ей слово, она спрашивала о его значении и тут же пыталась употребить его в различных контекстах. Честно говоря, мне было довольно трудно находить литературные заменители для всех ее жаргонных и непристойных словечек. Раздобыв толковый словарь, я стала обучать ее «научным терминам» — эквивалентам всего того, что она умела называть только неприличными словами. Она немедленно «проверяла» эти слова на других, но далеко не все понимали ее.

— Им кажется, что я говорю на каком-то иностранном языке, — смеялась она.

Однажды я показала ей гнездо малиновок под крышей коттеджа. Мать любовно кормила своих птенцов, которые выросли уже настолько, что едва не выталкивали друг друга из гнезда. Вдруг девушка крикнула: «Эй, вы, поосторожней, вывалитесь! Потерпите, скоро мамочка научит вас летать!» Заключенные, проходившие мимо, удивленно переглянулись: казалось, она обращается к стене. «Чего разоралась?»— спросил кто-то. «Не разоралась, а с птицами разговариваю», — ответила она. Женщины испугались, не свихнулась ли она, и покачали головами. В другой раз я видела, как она целый день сосредоточенно копалась в каком-то старом будильнике, найденном ею среди всякого хлама в комнате надзирательницы. Заключенным строго запрещалось присваивать себе что бы то ни было, даже мусор, это приравнивалось к «контрабанде». Но, увлекшись работой и позабыв о грозящем наказании, девушка в конце концов починила часы, и они пошли. Помню и такой случай. Надзирательница поехала с ней куда-то на грузовике. Несколько часов она занималась тяжелой работой — помогала грузить и перетаскивать мебель. К вечеру она вернулась с сияющим от счастья лицом.