Читаем В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной полностью

Все отлично знали, что десятки мотков шерсти переходят из рук в руки в результате всяких «сделок» (в тюрьме свитер стоит много дороже, чем на воле). Я заявила: «Если бы осужденные знали о своем праве привозить свитеры в тюрьму, им не приходилось бы платить за них втридорога, находясь в заключении». «Это не оправдание», — прервала меня Боумэн. Но я заметила ей, что именно благодаря совету миссис Фрэнкфелд, полученному мной еще на свободе, я запаслась двумя свитерами, тогда как у этой бедной женщины не оказалось ни одного. Боумэн задала негритянке вопрос: «Разве вам не выдали теплое белье?» «Нет», — ответила та. Тут же ей пообещали его выдать, но до самого дня освобождения она так и не дождалась его.

Затем Боумэн спросила: «А когда вы были на ориентации, вам разве не говорили, что существует правило, запрещающее заключенным дарить друг другу вещи?» Обе негритянки в один голос сказали: «Говорили». Тут в разговор вмешалась ведавшая досрочным освобождением. «Мисс Боумэн — заметила она, — когда Элизабет была на ориентации, этого правила еще не было. Это вы, став заместительницей начальницы тюрьмы, ввели его». Это заявление привело суд в замешательство.

«Ладно, но чтобы такие вещи больше не повторялись!»— проговорила Боумэн с ледяной улыбкой и приказала конфисковать свитер. На обратном пути моя бедная соседка-негритянка плакала в три ручья. Однако по прошествии двух-трех дней заключенные в знак протеста и солидарности преподнесли ей целых три шерстяных свитера. Конфискованный свитер был доставлен в мастерскую — начальство приказало… распустить его. Смитсон возмутилась: «Этого я ни за что не сделаю!»— решительно заявила она и забросила злополучный свитер на верхнюю полку сушилки. Когда после работы моя соседка собралась уходить, надзирательница нашего коттеджа разрешила ей взять с собой все подаренные свитеры.

Правило, запрещавшее нам дарить друг другу вещи, гораздо чаще нарушалось, чем соблюдалось. Фактически почти все игнорировали его. На рождество и в другие праздники женщины преподносили друг другу сувениры, не считаясь ни с какими предостережениями. А уж если кто выходил на волю, то обязательно с подарками. Вскоре после слушания моего «дела» в дисциплинарном суде одна заключенная-негритянка, заслужившая общую любовь самоотверженной работой в больнице, начала готовиться к отъезду домой. Меня специально позвали в ее комнату посмотреть на кровать, заваленную подарками. Все смеялись и приговаривали: «Смотри, как ее задарили! А ты чуть не попала в одиночку из-за какого-то жалкого свитера!» Надзирательница выписала освобожденную, не проронив ни слова по поводу увозимых ею даров. В свое время Клодия преподнесла мне несколько очень приятных вещиц, которые сама сделала: две пепельницы, небольшой кувшин, цветочную вазу, вытканное полотенце. Опасаясь их конфискации, я связала все это в узелок и ухитрилась передать его Кэти, благополучно доставившей эти дорогие мне сувениры домой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное