Читаем В Олдерсонской тюрьме. Записки политзаключенной полностью

После освобождения из Олдерсона, запятнанная судимостью, она никак не могла добиться разрешения выступать в кабаре. В последние годы агенты по борьбе с торговлей наркотиками не отставали от нее. Даже в больнице, куда она легла с воспалением легких и пороком сердца, ее обвинили в хранении наркотиков и взяли под арест. У изголовья больной поставили полицейского. Лишь через несколько дней по распоряжению судьи его удалили из палаты.

Эта красивая и талантливая женщина как-то заявила: «Мне часто говорили, что никто не умеет спеть слова голод и любовь так, как я. Все, что я знала в жизни, выражается этими двумя словами». В другом случае она заметила: «Нет никого, кто мог бы с уверенностью сказать, что победит в себе наркоманию прежде, чем наступит день его смерти».

Эти слова следовало бы высечь вместо эпитафии на ее могиле.

Насколько мне помнится, на свободе я никогда не встречала наркоманов. Я была буквально потрясена, когда впервые услышала от сдержанной и вполне благовоспитанной молодой негритянки: «Не могу жить без наркотиков!» Она привыкла к ним, еще будучи ученицей школы Уолдея в Нью-Йорке. Старшеклассники покупали героин у владельца какой-то кондитерской и совращали своих малолетних подруг. Другая заключенная рассказала мне подобную же историю о себе и своем брате. Оба окончили колледж, оба происходили от белой матери и «цветного» отца. Когда девушку привезли в Олдерсон, надзирательница спросила ее: «Как тебя записать — белой или цветной?» «Решайте сами», — ответила она. Ее записали как «цветную».

«В этом все дело, Элизабет, — сказала мне она с горечью. — Куда ни сунешься, всюду тебе бросают в лицо: цветная! Мой брат, который учился на инженера, с трудом нашел себе место лифтера. Я устроилась прислугой. Но сколько мне это стоило беготни по улицам Бронкса! Знаете, там есть «невольничий рынок» — иначе это место и не называют. Таким образом, высшее образование оказалось для нас бесполезным».

В конце концов, брат и сестра стали искать утешение в мире дурмана. Я пыталась рассказывать ей об освободительном движении негритянского народа, говорила, что молодежь должна активно участвовать в нем. Но было уже поздно. Пытаясь уйти от действительности, эта девушка попала в железные тиски наркомании и даже не хотела высвободиться из них. Все ее мечты сводились к одному — дождаться дня освобождения и сразу же «нанюхаться».

Бедняки, оказавшись во власти наркомании, почти неизбежно связываются с преступным миром и, как правило, настолько тесно, что не могут выпутаться. Наркотики очень дороги, а доза нужна каждый день. Чтобы удовлетворять свою мучительную потребность, наркоманы в поисках денежных средств часто начинают сами заниматься спекуляцией наркотиками. Обычно их жертвами становятся совсем зеленые юнцы или психопаты, жаждущие острых ощущений. Попавшись на удочку, «вновь обращенные» превращаются для спекулянта в источник постоянного дохода. Нехватка денег доводит людей до отчаяния и преступлений; они начинают красть — сначала в семье и у друзей, а потом где попало, только бы раздобыть несколько долларов на покупку наркотика. На врачей и аптекарей совершаются вооруженные налеты, иногда их убивают, и все ради нескольких доз кокаина, марихуаны или опиума. Наркотики похищают в госпиталях и даже в тюрьмах. Именно это произошло три мне в Олдерсоне, когда двух санитарок застали за кражей наркотических лекарств, вместо которых они доливали воду или подсыпали какие-то сладкие порошки. Несколько наших заключенных сидели за кражу наркотиков в больницах, где они работали сестрами или санитарками. В Вашингтоне потом издали особое распоряжение, запрещающее привлекать наркоманов к какой-либо работе в тюремных больницах. Краткосрочницы, сидевшие за спекуляцию наркотиками или наркоманию, составляли, так сказать, собственный «клуб», держались друг за друга и разговаривали на каком-то особом жаргоне, непонятном простым смертным. Все они смертельно боялись своих главарей— гангстеров, остававшихся на свободе, которые строго запрещали им откровенничать с «непосвященными».

Время от времени мне приходилось слышать всякие истории в подтверждение этого. Одна женщина рассказывала о своей подруге, которая выдала полиции всех, у кого она покупала наркотики. Ее дружки сделали ей «горячий шприц», то есть дали вместо морфия яд, от чего она умерла. Другая находившаяся с нами на «ориентации» была в состоянии, близком к помешательству. Нам казалось, что оно было вызвано тюремной обстановкой, но она сама рассказала мне правду. Ее близкая приятельница была наркоманкой. Муж пытался ее вылечить и просил всех ее друзей ни в коем случае не давать ей наркотиков. Но подруга — та, что рассказала мне обо всем этом, — пожалела эту женщину и «дала ей порцию». Видимо, наркотик не был правильно дозирован или растворен, и наркоманка, приняв его, умерла.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Достоевский
Достоевский

"Достоевский таков, какова Россия, со всей ее тьмой и светом. И он - самый большой вклад России в духовную жизнь всего мира". Это слова Н.Бердяева, но с ними согласны и другие исследователи творчества великого писателя, открывшего в душе человека такие бездны добра и зла, каких не могла представить себе вся предшествующая мировая литература. В великих произведениях Достоевского в полной мере отражается его судьба - таинственная смерть отца, годы бедности и духовных исканий, каторга и солдатчина за участие в революционном кружке, трудное восхождение к славе, сделавшей его - как при жизни, так и посмертно - объектом, как восторженных похвал, так и ожесточенных нападок. Подробности жизни писателя, вплоть до самых неизвестных и "неудобных", в полной мере отражены в его новой биографии, принадлежащей перу Людмилы Сараскиной - известного историка литературы, автора пятнадцати книг, посвященных Достоевскому и его современникам.

Альфред Адлер , Леонид Петрович Гроссман , Людмила Ивановна Сараскина , Юлий Исаевич Айхенвальд , Юрий Иванович Селезнёв , Юрий Михайлович Агеев

Биографии и Мемуары / Критика / Литературоведение / Психология и психотерапия / Проза / Документальное