В омут с головой

Она отворачивается и перекидывает через себя твою руку. Ты хочешь попросить еще об одном поцелуе, хочешь коснуться мягких губ еще раз, но она уже спит. Но ты знаешь: то, что случилось здесь, заставило ее дать обещание, обещание вернуться. Пустоты внутри больше нет.

Ты говорил, что доверие – это совместное безделье, но лучше сказать: доверие – это когда вы рядом. Так поступает сердце, в кромешной тьме переполняясь кровью, выбрасывая ее, сжавшись, как крепкий кулак, в котором ничего не зажато. Вы заполняете время, цепляясь за уходящие часы. Цепляясь друг за друга при расставании. Между еженедельными закупками в магазине, полуночным ворчанием телевизора, готовкой, уборкой, чтением. В разлуке с ней ты чувствуешь ее присутствие. Ты часто выходишь на балкон во время дождя, жара сменяется громом и молнией, гроза звучит как барабаны.

Вы словно пара джаз-музыкантов, вечно импровизируете. Может, вы и не музыканты, но ваша любовь провозглашает себя через музыку. Глухой стук хэта – встреча ваших рук, взмах барабанных щеток по снэйру – ее полусонное дыхание. Порой, уткнувшись ей в шею, ты слышишь, как ее сердце отбивает ритм, словно кик. Твоя улыбка – белые клавиши рояля, огонек у нее в глазах – будто мелькание пальцев по кнопкам аккордеона. Ровный ритм контрабаса – ее врожденная грация, завораживающие движения тела. Если вслушаться, можно услышать валторну, или две – пара солистов играет в такой гармонии, что сложно отделить друг от друга их партии. Вы не музыканты, вы – музыка. Возможно, возможно.

19

Одно дело, когда на тебя смотрят, совсем другое – когда тебя видят.

– Можно? – спрашиваешь ты с фотоаппаратом в руках. Ты много времени проводишь, глядя в объектив, и это кажется тебе наилучшей позицией: объективный наблюдатель на небольшом расстоянии, как посредник между «здесь» и «там». Субъект знает об этом, но все же остается при своем деле. Наблюдатель может попросить субъекта повернуться в какую-то сторону или изобразить что-нибудь, не впадая в крайности, просто дать другую эмоцию. Субъект соглашается – сопротивление в кадре кажется естественным. Между вами возникает какая-то химия, она-то и создает весь портрет. Ты сразу же вспоминаешь фото: ее взгляд направлен прямо в камеру, как ты и просил. Рука поддерживает шею. Длинная серебряная серьга свисает из мочки. Красота ее субъективна, но не влюбиться нельзя. В ее глазах тот блеск, которого ты всегда ждешь, прежде чем нажать спуск затвора. Мгновение, которое вы сами не в силах объяснить. Что-то похожее на свободу.

Из разговора с другом:

Сейчас будет немного занудно, так что заранее извиняюсь: больше всего на меня повлияла художница британско-ганского происхождения Линетт Ядом-Боакье, она потрясающая. Ее живопись – это изображения чернокожих людей, но взятые не из жизни, а из воображения, чему очень сложно поверить благодаря живости деталей. Таким образом Линетт делает свой внутренний мир достоянием внешнего, что недоступно большинству черных. Ее мастерство – это нечто: какая сила, какая пластика в работе с формой. И динамика… Кажется, я всегда провожу параллель между вещами, которые улавливают и передают ритм, с музыкой чернокожих, которая для меня есть самое яркое выражение нашей этничности. Так что динамика – это неподходящее слово, ритм куда точнее. Как и тот кадр, где она опирается на руку, эти картины статичны, но есть в них какой-то спокойный ритм.

Пару месяцев назад ты был на выставке работ Солы Олулоде в галерее Брикстона. Ее картины изображают радость. Голубые холсты, тела в свободном движении, наслаждение жизнью. Холст беззвучен, но громкий, почти осязаемый ритм доносится через героев картин чернокожей художницы. Эмоции вскипают при взгляде на ее работы, а мастерство поражает. Какие мазки! Такого внимания к технике не было ни у кого со времен Линетт…

Но не надо их смешивать, и ты замолкаешь. Достаточно просто быть там, где слышат и видят тех, на кого часто смотрят и вешают ярлыки: можно ли им жить, смеяться, дышать.